Но бывали и удачи. Об одной я и расскажу. Деревня Березовка вытянулась одной улицей вдоль покрытой льдом и снегом речки. Разведчики подошли к деревне по речке и решили снять пулеметчика. Немцы, чтобы меньше отвлекать солдат в караулы, на всех дорогах, выходящих из деревни, ставили посты с пулеметами. Так вот, когда наши разведчики подползли к такому посту, то увидели, что пулемет стоит, а солдата нет. Разведчики беспрепятственно разошлись по деревне и открыли автоматный огонь, забрасывая в окна домов гранаты. Около трехсот солдат и офицеров, спокойно спавших в теплых постелях в одном белье, а некоторые даже без кальсон, просто обезумели. Создалась паника. Одеваться им было некогда. Полураздетые или даже совсем раздетые, немцы бросились из деревни. Очень немногим из них удалось добраться до следующей деревни. Глубокий снег и сорокаградусный мороз сделали свое дело.

Деревня Волково, с тремя улицами, образующими треугольник, расположилась на склоне невысокого холма, окаймляя своими огородами небольшой пруд. За деревней раскинулось плоское, как крышка стола, покрытое снегом поле, которое в километре от деревни полукольцом обрамлял сосновый бор.

Глубокой ночью, перевалив через вершину холма, полк походной колонной подошел к деревне. Командиры вошли в первую хату, чтобы сориентироваться. У порога их встретила испуганная хозяйка и шепотом сообщила, что в деревне немцы и их очень много. Рассредоточившись, полк открыл по деревне огонь. Началась паника. Немцы, а их было около 800 человек, плотной толпой бросились в направлении леса. Здесь их и настиг пулеметный, минометный и артиллерийский огонь.

Я проезжал через эту деревню на следующий день и увидел на поляне массу обнаженных трупов. Особенно плотно они лежали в 100–200 метрах от деревни. Некоторые трупы лежали в огородах и даже висели на изгороди. Встретившаяся мне жительница сказала, что раздели убитых жители деревни.

Если в начале наступления бои шли за деревни, заняв которые солдаты могли обогреться, то позднее таких возможностей становилось все меньше. Бои шли уже не за деревни, а за их пепелища. Ночью горизонт в сторону противника всегда был окрашен огнями пожарищ. А продвигаясь вперед, на месте деревень среди черного снега мы видели печные трубы да изгороди. Солдатам стало еще труднее. Днем – в бою на морозе, но вот противник отошел, бой закончился, и опять оставшиеся в живых всю ночь мерзнут, зарывшись в снежный сугроб. Условия были настолько тяжелые, что живые завидовали погибшим. Но чаще всего, отбив у противника населенный пункт, шли вперед, чтобы не дать ему закрепиться в следующей деревне, и если деревню не брали с ходу, то снова непрерывный бой до взятия деревни.

Официальная пропаганда проклинала немцев за варварство по отношению к мирному населению. Да, варварство было неслыханное. Население деревень – а это были старики, женщины и дети, – в один час лишившись всего самого необходимого для жизни, вынуждено было уходить в другие деревни или леса и, переждав бой, возвращаться на родные пепелища, чтобы жить под печью или в погребе. В тех деревнях, где чудом оставались целыми несколько хат, в них поселялись все жители деревни.

Нетрудно себе представить, каково было им, матерям с маленькими детьми, девушкам и старикам, когда в такую избу вваливались мы, несколько десятков солдат. Привилегированные места на полу занимали мы, а они – все остальное пространство, но только сидя. Даже лечь им негде было. Я все думаю, как они могли терпеть всю ночь без туалета. Мы, для того чтобы выйти по естественным надобностям или перебить у коптилки очень уж расшалившихся вшей, шли по телам спящих, а они этого себе позволить не могли. Так и сидели всю ночь, ожидая, пока нас не позовут вперед.

Некоторым нашим солдатам не давала покоя глупость немцев – сжигать деревни, которые самим бы пригодились, если не для обороны, так хотя бы чтобы подкормиться или обогреться. Мороз их не жаловал так же, как и нас. Политработники и армейская печать объясняли это тем, что немцы боятся партизан, находящих приют у местного населения. А истина для меня и моих товарищей открылась значительно позже, уже летом 1942 года, когда командир отделения радистов старший сержант Подгорный рассказал нам по секрету, как он в команде факельщиков участвовал в выжигании деревень в тылу противника.

Команды во главе с офицером формировали из высоких, рыжих или белобровых солдат. Одевали их в немецкую форму, вооружали немецкими автоматами и забрасывали в тыл противника. В команде один или несколько человек должны были знать хоть несколько немецких слов. Действовали они в глубоком тылу немцев, в зоне, где не было немецких войск. Заходила такая команда в деревню и шла по домам с требованием их покинуть. На сборы обычно давалось минут тридцать. По истечении срока факельщики проходили по деревне, зажигая дом за домом. Во время акции никто не имел права разговаривать на русском языке.

Подгорный рассказывал нам, что в одной из сжигаемых ими деревень жители – мужчины – вооружились вилами и убили одного из его товарищей. Он не сказал, сколько человек, но дал понять, что защитники своих домов были расстреляны.

Таким способом противнику создавались неблагоприятные условия обороны. Ему не за что было уцепиться. Он замерзал. Да и мы мерзли не меньше немцев. Но где же мораль? Почему в этой грязной бойне должны были страдать дети, старики и женщины?

Наступление на населенные пункты Титово, Кутьково, Градново и другие шло трудно. Противник оказывал упорное сопротивление в каждой деревне, но мы медленно, но уверенно отвоевывали позицию за позицией, продвигаясь по 5–6 км в день в направлении на юго-запад.

23 февраля вышли из боя и двинулись на Калугу. Начальнику разведки дивизиона и мне было приказано выехать вперед для связи с пехотным полком.

Ясная зимняя ночь. Мороз около 40 градусов. Возок скрипел полозьями по хорошо укатанной дороге. Проехали не менее 20 км. На пути ни одной деревни. Мы уже совсем окоченели, как вдруг на пригорке перед нами появилась изба. У избы стояло несколько лошадей, запряженных в возки и дровни. У дверей часовой. Все наши уговоры пустить обогреться остались без внимания. Ответ один: «Изба занята». Пришлось применить силу.