Шрифт:
Но этих горьких «размышлений» Иолы Игнатьевны Шаляпин так и не узнал. Слишком больно, слишком трудно было бы для нее написать обо всем. Да и надежды на то, что он сможет понять ее, оставалось все меньше.
Казалось бы, все было кончено. Хоть это было и обременительно, и доставляло ему многие неудобства, но Шаляпину не оставалось ничего иного, кроме как покорно принять решение женщины, которой он был многим обязан. Кто знает, возможно, он так бы и поступил, ведь и Шаляпину были свойственны внезапные порывы благородства. Но рядом с ним была Мария Валентиновна с ее железным характером, с ее несгибаемой волей, которой этот развод был нужен любой ценой. Не для того она столько лет сражалась за место жены Шаляпина, чтобы отступить теперь, когда победа была почти у нее в руках. Здесь уже было не до благородства, не до красивых обещаний…
На несколько месяцев наступило затишье. В Париже разрабатывался план наступления. Шаляпин пытался воздействовать на Иолу Игнатьевну через Ирину, но безрезультатно. Дети не хотели развода родителей, внутренне они не принимали Марию Валентиновну. Наконец исчерпав все возможные способы воздействия, Шаляпин перешел к решительным действиям, и вскоре весь мир облетело сенсационное известие: Шаляпин подал на Иолу Игнатьевну в суд.
Эту новость сразу же сообщили советские и иностранные газеты, но Иола Игнатьевна узнала об этом последней. Шаляпин не посчитал нужным поставить ее в известность о своем решении. И когда вечером на Новинский бульвар позвонил американский корреспондент, Ирина, подошедшая к телефону, не поверила своим ушам…
«Мама стояла около телефона, и когда я передала ей, о чем шел разговор, то она, бедняжка, побледнела, как смерть, и ей сделалось плохо, — позже сообщала она отцу. — Я безумно испугалась, так как знаю, что у мамочки больное и очень слабое сердце. Когда она пришла в себя, я всячески старалась ее успокоить и уверить, что это ошибка. Мне так жалко было ее, так жалко было видеть ее беспомощно опущенную седую голову, на которую свалилось еще одно, пожалуй, самое тяжкое для нее горе».
Они еще надеялись, что это какое-то недоразумение. Поступок Шаляпина был настолько дик, что не укладывался в сознании. Но дальнейшие события показали, что им предстоит еще многому научиться.
Шаляпин не сумел быть джентльменом. Все, что затрудняло и мешало спокойствию его собственной жизни, должно было быть устранено, сметено с его пути и погребено под пеплом забвения. Вспомнить все то доброе, что сделала для него Иола Игнатьевна, он не захотел…
«Не имеет значения, что я страдала столько лет, чтобы избежать публичных скандалов, — писала после этого Иола Игнатьевна Тане в Италию, — чтобы теперь быть оскорбленной таким недостойным образом, и кем? отцом моих деток, которому я отдала всю мою несчастную жизнь… Я думаю, что он совершенно не понимает того, что делает, или его заставили это сделать коварные люди, которые его окружают, и в особенности, конечно, эта гадкая женщина…»
Но несмотря на свои чувства, она просила детей не порывать с отцом, ведь в глубине души она понимала, что они нужны ему, а он нужен им: «Пишите ему, не обращайте внимания на то, что вам это неприятно, он всегда останется вашим отцом, и по-своему он вас любит… Что касается меня, то я, конечно, не смогу ни простить, ни забыть, это уж слишком!!!»
В суд Иола Игнатьевна не пошла. Послала своего адвоката. Разумеется, настаивать на продолжении их брака она не стала. 3 ноября 1927 годаНародный суд Краснопресненского района города Москвы вынес решение о расторжении брака между Иолой Игнатьевной и Федором Ивановичем Шаляпиными. Тридцатилетнее путешествие их общейжизни — жизни мучительной и сложной для обоих, но в то же время и взаимообогощающей — подошло к концу. Но почему-то хорошее было забыто. Они расставались как враги, ничего не простив друг другу, не сказав хороших слов, переполненные взаимной обидой и невысказанными обвинениями… Так закончилась эта история, начавшаяся много лет назад на берегах Волги, когда, влюбленный и молодой, Шаляпин написал в альбом своей Иоле:
…Пусть Бог с лазурного чертога Придет с тобой нас разлучить. Восстану я и против Бога, Чтобы тебя не уступить. И что мне Бог? Его не знаю, В тебе святое для меня, Тебя одну я обожаю Во всем пространстве бытия.Развод родителей, проведенный таким недостойным образом, оставил в сознании детей страшную травму. По существу, это означало окончательное крушение их семьи. Даже Ирина, до безумия любившая отца, усомнилась в порядочности его поступка. «Ты знаешь, как безумно я тебя люблю, — писала она Шаляпину, — но я не меньше люблю свою мать, теперь, когда я уже взрослая, я могу судить, сколько она из-за нас и ради нас перестрадала, наша бедная мамочка. Она всю свою жизнь и молодость отдала тебе и нам, была безупречной матерью и женой, и вот теперь ты хочешь лишить ее последнего утешения и даешь ей пощечину, которой она не заслужила». С ней были согласны и другие члены их семьи, но каким-либо образом повлиять на Шаляпина они уже не могли. Теперь он был чужд им, он принадлежал другому миру, другим людям.
Отношение самого Шаляпина к тому, что он сделал, так и осталось неясным. В ответном письме к Ирине он отговорился лишь обычными, ничего не значащими словами: «Успокой мать и скажи ей, что в моих к ней отношениях ничего не переменилось, и я ее всегда глубоко уважаю как дорогую мать моих детей». Но слова его слишком расходились с делами.
Иоле Игнатьевне ничего не оставалось, как пережить и это — к сожалению, не последнее! — унижение. Оно как-то плавно влилось в ту темную полосу неудач, которая началась в ее жизни весной 1927 года с началом в Советском Союзе травли Шаляпина.