— Так бы и поколотила их всех! — передернула плечами Ева, на что Вольф только рассмеялся. — Не вижу ничего смешного!

— Да ладно тебе. Ты куда едешь?

— К Линди, — достав из кармана носовой платок, Ева высморкалась.

— Я слышал, приезжает твой дядя Руди.

— Да, — при воспоминании о дяде Ева немного повеселела. Она любила Рудольфа фон Ландека. Этот практичный, уверенный в себе весельчак во время своих редких визитов всегда приносил в их дом массу интересных новостей и добрых шуток. Кроме того, он любил беседовать с Евой.

— Он же — брат твоей мамы, да? — спросил Вольф.

Ева кивнула.

— А у тебя еще есть дяди, кроме него? — продолжал Вольф.

— В Германии — нет. У папы есть брат Альфред, но он уехал в Америку еще в начале войны. Мама считает его трусом.

— Я тоже, — сказал Вольф. — Я слышал, Руди — богатый.

— Он работает на одну компанию в Берлине… Кажется, «Розенштайн Timme»… Она выпускает типографскую краску. Так вот, дядя Руди ездит по всей Европе, заключая договора с разными газетами. Представь: он иногда даже ездит в Нью-Йорк!

— Розенштайн… Похоже, директор этой компании — еврей. Лично я бы не работал на еврея.

— А что тут такого?

— А зачем обогащать евреев? Они предали нас, а теперь еще и наживаются на нашей беде.

— Бьюсь об заклад, тебе это сказал Ричард Клемпнер, — хмыкнула Ева.

— У партии есть все доказательства, — не отступал Вольф. — Знаешь, я бы тебе советовал присоединиться к «Союзу немецких девушек». Они объясняют, что такое еврейский большевизм, и учат, как стать хорошей немецкой матерью. Тебе бы бесплатно давали журналы, наподобие «Молодежь и родина».

Ева, встав с бордюра, подняла свой велосипед.

— Единственные евреи, которых я знаю, живут здесь, и мне они ничуть не мешают. Между прочим, в ту ночь только Зильберман побежал за помощью.

Вольф, сплюнув, резко встал на ноги и поднял свой велосипед.

— Советую тебе почитать, что пишет о евреях Генри Форд, — произнес юноша, перебрасывая ногу через раму.

— Это тот, который делает машины?

— Он самый. Как видишь, проблему с евреями понимают не только национал-социалисты.

Ева равнодушно пожала плечами. Ее все это не интересовало.

— А что это у тебя под блузкой? — вдруг спросил Вольф.

Ева покраснела.

— А чего ты туда пялишься? — отрезала она, и, сев на велосипед, продолжила свой путь.

Свернув за угол дома профессора Кайзера, Ева увидела на садовом участке Андреаса и его отчима. Парень, упершись кулаками себе в бока, смотрел на овощную грядку, на которую профессор указывал своей тростью.

— Ты вырвешь весь этот ряд! — кричал Кайзер.

— Но я…

— Я сказал весь ряд! — гаркнул профессор. — И не надо мне что-то доказывать! — на этом он развернулся и, что-то гневно бормоча себе под нос, поковылял к дому.

Спрыгнув с велосипеда, Ева быстро вытащила из-под блузки бумажный сверток.

— Привет, Андреас.

Парень, обернувшись, просиял. За последнее время он стал шире в плечах, а его лицо начало приобретать более мужественные очертания. «Он хорошеет с каждым месяцем», — промелькнуло в голове у девочки.

— Ева! Привет! А я тут грядками занимаюсь.

— Вот и занимайся, — сказал, подъехавший в этот момент Вольф. Остановившись возле Евы, он поставил велосипед на подножку.

— Рад тебя видеть, — сказал Андреас, подходя к Еве. — Знаешь, я…

— Спасибо за цветы и за то, что вернул мне ожерелье.

— Да не за что. Клемпнер снял твое ожерелье с руки мертвого француза, а Ганс попросил ювелира отремонтировать застежку.

— Спасибо вам большое, — Ева провела пальцами по висящему у нее на шее ожерелью. — Оно для меня много значит. — Вдруг, спохватившись, она решила поскорее сменить тему разговора. — А почему профессор Кайзер так кричал на тебя?

— Видишь вон тот ряд капусты?

Ева кивнула.

— В нем несколько кустов выступили немного в сторону.

— Ну и что?

— А то, что теперь я из-за этого должен вырвать весь ряд и посадить вместо него огурцы.

— А почему бы просто не пересадить те несколько кустов?

— Вот и я о том же говорю, но отец настаивает, что если хотя бы один — не на месте, то вырвать нужно весь ряд.

— Ну и правильно, — хмыкнул Вольф. — У тебя там полряда не на месте.

Андреас в сердцах швырнул тяпку на землю.