— Раз не можешь рыть, свинья, то хоть похрюкай! — продолжал издеваться офицер.

Пересиливая себя, Ева выдавила невнятное хрипение.

— А теперь рой носом!

Глубоко униженная девочка подчинилась.

— Рой, грязная свинья, рой! — хохотал офицер под гиканья своих подчиненных.

Вдруг, он отдал какой-то приказ на французском, и отряд сразу же замолчал. По-прежнему стоя на четвереньках, Ева безучастно уставилась на брусчатку перед своим лицом. В ужасе она услышала, как солдаты положили на мостовую свои ружья. У девочки перехватило дыхание. Раздался звук расстегивающейся пряжки, и офицер, похотливо мыча, сделал шаг к Еве. Она безудержно зарыдала.

Вдруг, что-то услышав, офицер замер и обернулся.

— Что это за…

Из-за угла, грохоча ногами по мостовой, выбежала разъяренная толпа, во главе которой высилась крупная фигура Макса Краузе.

— Линди! — закричал мужчина на бегу. — Папа спасет тебя!

— В ружье! — крикнул офицер, впопыхах застегивая брюки. Его пистолет, вывалившись из расстегнутой кобуры, с металлическим стуком упал на мостовую. Так толком и не застегнувшись, офицер упал на четвереньки, нащупывая свое оружие. Его солдаты бросились к сложенным на мостовой ружьям. Это были старые «Бертье» времен Мировой войны, позволяющие сделать шесть выстрелов подряд без перезарядки.

Схватив ружья, французы открыли огонь по бегущей на них толпе. Из трех первых пуль две просвистели над головами мужчин, а еще одна попала кому-то в ногу. Но ревущую толпу уже было не остановить. Французы продолжали стрелять, уложив на мостовую еще двух мужчин в коричневых рубашках.

В этот момент крики и топот ног раздались с другой стороны площади. Офицер, резко развернувшись, разрядил револьвер в новую группу разъяренных мужчин. Первая пуля просвистела в нескольких сантиметрах от виска Вольфа Кайзера, вторая с визгом срикошетила от металлического фонарного столба возле Андреаса Бауэра, а третья слегка задела руку Бибера.

За те пару секунд, которые отделяли французов от разъяренной толпы, они успели сделать еще несколько выстрелов. Одна из пуль попала Максу Краузе прямо в горло. Захрипев, он схватился руками за рану, попятился и, зацепившись за стоявшую у стены дома тележку, замертво рухнул на мостовую.

В этот момент шумный рой товарищей Макса поглотил группу французов. Дав волю ненависти, скопившейся за десятилетие страданий, мужчины Вайнхаузена, выкрикивая проклятия, начали беспощадно избивать своих врагов.

Оббежав свалку, Вольф и Андреас бросились к Еве, которая, трясясь от холода и шока, отчаянно пыталась прикрыть себя одеждой.

— Как ты? — спросил, задыхаясь, Вольф.

— Найдите Линди! Она там! — крикнула Ева, указывая рукой в сторону дальнего переулка. — Скорее!

Неделю спустя Андреас Бауэр остановился перед домом преподобного Фолька с небольшим букетом желтых нарциссов в руке. Он не хотел попасться на глаза кому-нибудь из знакомых парней, поэтому решил прийти сюда после захода солнца Благо дом пастора находился прямо напротив церкви в конце узкой, малолюдной улицы. Нервно застегнув верхнюю пуговицу своей голубой рубашки, юноша пригладил и без того идеально зачесанные волосы и подошел к двери. Из дома доносились звуки граммофона. Пастор любил слушать записи симфонического оркестра.

Андреас уже было поднял руку, чтобы постучать, но тут же опять опустил ее. Ему не хватало смелости. Этот пятнадцатилетний парень всегда симпатизировал Еве, а последнюю неделю только о ней и думал, вспоминая те радостные моменты, которые им довелось вместе пережить. Так, во время праздников они любили прятаться за бочками с вином, смеясь над ужасным голосом фрау Кнекл, распевающей гимны в составе деревенского хора. А на Пятидесятницу он нарвал Еве букет полевых цветов…

Андреас облизал губы. Ему хотелось рассказать Еве, что последнюю неделю он молился о ней каждый день утром и вечером. Он был бы очень рад стать для нее поддержкой в этот нелегкий момент ее жизни. Но особенно Андреасу хотелось сказать, что он не верит слухам. Деревенские сплетники настаивали на том, что изнасилованы были обе девочки, а некоторые даже намекали, что Линди и Ева по своей наивности дали солдатам повод. Подобные разговоры неимоверно злили Андреаса.

Наконец, собравшись с духом, он постучал. Дверь открыл сам преподобный Фольк. На нем была белая рубашка и брюки на подтяжках. В руке преподобный держал газету. Он был одним из двух пасторов, служащих духовным нуждам вайнхаузенцев, большинство из которых относило себя к протестантской церкви.

— Здравствуй, Андреас, — сказал пастор, вынимая изо рта трубку. — Что тебе?

— Я… Я просто… Можно ли увидеться с Евой? — спросил Андреас, бросив взгляд в сторону ярко освещенной гостиной.