Пнув носком ботинка землю, Андреас посмотрел на серое небо, понимая, что его любовь к природе и книгам не может тягаться с захватывающими дух мотогонками. Гюнтер рассказал ему о последней наживке, заброшенной Вольфом, чтобы привлечь Еву. Он вызвался участвовать в новой программе канцлера Гитлера «Зимняя помощь», чем сразу же заинтересовал Еву. Теперь они вместе раздавали пищу нищим Кобленца.

— Андреас.

Парень оглянулся.

— А, Анна… Привет.

Анна Келлер, смеясь, поставила велосипед на подножку. Она сделала завивку, и теперь в ней с трудом можно было узнать ту девчушку с косичками, которой Анна была еще неделю назад.

— Как тебе моя прическа?

— Не знаю, что и сказать… Еще и губы накрасила! Ну и ну…

— Ага. Эй, старик, зови меня теперь «куколка свинга», — рассмеялась Анна.

Андреас непонимающе уставился на нее.

— Прикинь, старик, я теперь знаю отпадный джайв! — Анна вскинула правую руку. — Хайль Готтлер! — она опять рассмеялась.

— Я…

— Да ты просто — тундра, а я думала, ты — клевый пацан!

— Слушай, о чем ты вообще говоришь?

Анна вздохнула.

— Ну ладно… Я думала, ты знаешь, что такое свинг.

— Но…

— Ко мне сегодня вечером зайдут подружки послушать пластинку Дюка Эллингтона, которую папа только что привез из Берлина.

Андреасу нравился американский буги-вуги, и он часто слушал запись регтайма дома у Бибера, но свинг он слышал только раз по детекторному приемнику, позаимствованному у одного приятеля из соседней деревни Коберн.

— Партия ненавидит такую музыку, — сказал Андреас, хотя ему и самому нравились джазовые оркестры, а особенно — игра медных духовых.

— Это их проблемы. А я ненавижу косички и узкие галстуки. И еще не переношу вида семнадцатилетних парней в коротких штанишках, — Анна захихикала. — Все, кто в этом «Гитлерюгенде», просто сбрендили. Они вообще неклевые, если ты понимаешь, что это значит.

— Не понимаю, — ухмыльнулся Андреас. Анне всегда нравилось то, против чего возражали все остальные. Еще год назад она была яростной сторонницей национал-социалистов. — И где ты нахваталась всех этих словечек? В училище?

— Да ты, я вижу, врубаешься в тему!

— А? — Андреас, открыв рот, посмотрел на хохочущую Анну.

— Я имею в виду, ты все правильно понимаешь.

Андреас покраснел.

— Ну хорошо, я больше не буду, — заверила его Анна. — Так хочешь послушать Эллингтона?

— А твои подруги говорят так же, как ты?

— Нет, этот сленг еще мало кто освоил, но парочке моих подружек в училище он очень нравится. Видел бы ты, как они одеваются. Одна приехала из Берлина, а другая — из Нью-Йорка. Это в Америке.

— Я знаю, — сказал Андреас, раздумывая над приглашением. — Ну хорошо, я приду. До вечера, куколка свинга.

Новообразованный Анной Келлер клуб любителей свинга по популярности среди молодежи Вайнхаузена быстро обогнал «Гитлерюгенд» Вольфа Кайзера, но это было, скорее, исключение из правила. Национал-социализм с каждым днем приобретал в Германии все больше сторонников. Хотя Гитлера назначили канцлером менее месяца назад, страна уже переживала огромные перемены. Улицы Берлина очистили от бродяг, проституток, попрошаек и мелких преступников. Были запрещены аборты, а в городах восстанавливался общественный порядок.

Однако наиболее драматичное событие произошло ночью 27 февраля 1933 года Кто-то поджог Рейхстаг, и подозрение пало на коммунистов, которые всеми силами стремились свергнуть правительство. Движимый волной общественного возмущения и глубоко укоренившимся страхом, немецкий парламент ввиду чрезвычайности ситуации незамедлительно наделил Гитлера неограниченной властью. Как только канцлер получил возможность управлять страной на свое усмотрение, коммунистов начали арестовывать и отправлять в концентрационные лагеря наподобие того, который был построен в Дахау недалеко от Мюнхена.

Тем не менее, в один из дней в конце марта национал-социалисты Вайнхаузена, собравшиеся на свое еженедельное заседание в таверне Краузе, понуро смотрели в свои кружки с пивом. Они только что узнали, что имперский министр Фюрера, Герман Геринг, извинился перед евреями Германии за те гонения, которым они подвергались в прошлом. Кроме того, из Министерства экономики доносились жалобы на нападения на предприятия евреев, а по Вайнхаузену ходили слухи, что в Министерстве внутренних дел статьи, публикуемые в партийной газете национал-социалистов «Der Sturmer», вдруг начали считать радикальными. Дошло уже до того, что в «Нью-Йорк Таймз» вышла заметка о том, что канцлер Гитлер, вполне вероятно, вскоре откажется от своих экстремистских взглядов на «еврейскую проблему».

В притихшую таверну с сияющей улыбкой на круглом лице вошел Оскар Оффенбахер. В отличие от большинства присутствующих на собрании пекарь был рад смягчению политики партии. Передав фрау Краузе корзину крендельков, он сел рядом с Вольфом.

— Ну и вид у вас всех!

— Он становится мягким, как твои булочки, — проворчал Вольф.

— Фюрер?

— Ну, может и не мягким… Но другим — это точно.

— Думаю, хорошенько задав перцу коммунистам, партия была вынуждена смягчить свою политику. Канцлер знает, что в данный момент для нас самое главное — это порядок и общественное спокойствие. Довольно уже уличных драк и безумной болтовни.