Гусаров поморщился:

Толку-то. Расскажешь - дураком будешь. Фашистам нужна война, а не высокие технологии.

Забыв про Вита, забредыши терзались, как спасти свой мир. Нелоголазу даже стало жалко их. Он представил, как неповоротливых трусливых забредышей отрывают от зрелищ и гонят толпами в отстойники. И на месте огромного дома Павла, про который рассказывал Гусаров, вырастает самый большой отстойник, в котором навеки поселятся Гусаров, Игнат и сам Павел.

Наверное, Гусаров прав: фашисты не остановятся после завоевания нового мира. Сейчас они переловили всех забредышей здесь; Павел и Гусаров были одни из последних пойманных. Завтра Народная армия завоюет новый мир. А послезавтра понадобится свежая кровь. Это будут или новые завоёванные миры, или начнётся преследование инакомыслящих. Сначала арестуют всех, кто сотрудничал с забредышами, затем - кто работал на них, потом тех, кто завидовал им... Потом арестовывать будет некого, а гвардейцы вряд ли захотят возвращаться к мирной жизни. Отвыкнут. И начнут тогда преследовать каких-нибудь темноглазых, горбоносых, загорелых и прочих отличающихся от большинства. Но Вит уже не увидит это, поскольку его, если верить Гусарову, арестуют в первой партии за контакт с забредышами.

Я помогу вам добраться до Изобры, - сказал он, расчувствовавшись.

Спасибо, конечно, - ехидно ответил оперативник, - только, сам видишь, как всё поворачивается.

Вам домой надо, - улыбнулся Вит.
– Дома стены думать помогают. Что-нибудь придумаете. Вон у вас какие головы есть.

Он указал на Павла, и тот, несмотря на тревожную обстановку, покраснел от удовольствия.

Возле Изобры абсурд начал превращаться в сумбур. Нелепы начали смешиваться, складываться, вычитаться и обрушиваться на окружающий мир двойной и тройной мощью алогий. Их уже невозможно было распознавать и классифицировать. Вит вцепился в направу, стараясь не потерять направление в царстве почти сумбурного абсурда.

Идти дальше пришлось плотной кучкой - так суммарная мощность нормальников выше. Однако, самая малая алогия превысила семь баллов. Павел как-то говорил, что алогия - это мера нелогичности мира. Онтология мира связана с логикой, подобно физическим законам, связанным с геометрией континуума. Изменение онтологии влечёт за собой изменение логики. А если онтология выписывает абсурдные кренделя, то и ничего логического в окружающем мире не остаётся. И, главное, непонятно, почему так происходит. Но это и не удивительно. Аборигены пользуются дарами Изобры, не зная её природы и внутреннего устройства. Всё, как у людей. Все знают, что одноимённые заряды отталкиваются, но никто не знает, почему. Дилаперы пользуются смежными мирами, но не знают их природы; то ли это параллельные миры, то ли наслоение трёхмерных миров в четырёхмерном пространстве, то ли ещё что. Но философ верит в людей. Ведь когда-то люди не знали причин возникновения молнии, ветра и дождя. Теперь знают. Значит, и Изобра познаваема. А, познав её, можно выведать ещё столько интересного, по сравнению с которым онтроника покажется детским лепетом.

А ещё Павел сказал, что раз возле Изобры абсурд равен максимуму, значит, внутри Изобры он выше максимума. Четырнадцать, двадцать, тридцать баллов алогии. Абсурд в Изобре настолько абсурден, что перешёл в новое качество, заабсурдное.

Абсурд в обычной логике может быть совершенно неабсурдным в расширенной, - сказал Павел, морщась от бушующего вокруг сумбура.
– Квадратный корень из отрицательного числа абсурден в поле действительных чисел, а в поле комплексных - нормальное явление.

Нормальное явление, - подтвердили часы, идущие за путешественниками.

Нормальное явление, нормальное!
– захихикали ржавые рельсы, уходящие в небо.

Абсурден в поле комплексных чисел, - сказал Бел, вышедший из-за сосны.

Всё в мире комплексно, - сказал мудрец и выпил бокал машинного масла.
– Сначала придумывают нечто, потом расширяют его до натурального ряда, затем придумывают нулевое значение, потом отрицательное, дробное и - венец творения - комплексное поле этого нечто.

Мир с одной стороны старается уменьшить число сущностей бритвой Оккама, - проворковало воронье гнездо, - а с другой - увеличить их помазком Попандопуло-Кречинского. Это и есть диалектика.

В воздухе резко запахло испаром. Вит, борясь с путавшимся сознанием, велел надеть противоиспарники. Машина тоже велела. И пролетавшая мимо миска с макаронами подтвердила правоту слов Вита. И микроволновка подтвердила, и овощехранилище.

Путешественники или табличные представления шли, цепляясь друг за друга. А рядом шли их души и тоже цеплялись друг за друга и за ненависть. Доброта таяла, как мороженое. Моряки и кинозвёзды ели её ложками, сделанными из гнутой печени ягнёнка. Нежность играла на баяне, сделанном из толстой нежности, тавтологический блюз.

Не смотрите по сторонам, - шептал Вит и закрывал глаза идущему рядом философа.
– Не смотрите, свихнётесь. Вперёд идти, только вперёд!..

Зачем идти вперёд?
– сказала добрая бабушка Павла.
– Все всегда идут вперёд, и никто не догадается идти назад или вбок.

Бабушка!
– закричал философ, сбрасывая с глаз руку Вита.

Внучек мой, - тепло ответила старушка.
– Вырос-то как, возмужал! Дед тебя и не узнает. Он тут, рядышком, пошёл накосить травы кроликам.

Нелоголаз, выронив направу, изо всех сил вцепился в Павла. Тот вырывался и слёзно кричал:

Отпусти меня, идиот! Они не умерли, ты же видишь, они не умерли. Они тут живут, в Нелоге!

Тихо, дурак, тихо...
– шептал Вит, крепко держа философа.
– Молчи и иди! Не смотри на бабушку, не смотри!

Можно и посмотреть, - возразило облако и рассмеялось.
– Вы, люди, всегда на что-то смотрите.

Действительно, пусть посмотрит, - разрешил Гусаров.

Пусть, - сжалился Вит.

Я ничего не говорил,- закричал оперативник.
– Это не я сказал.

Я тоже молчу, - ответил Вит.