— Все в порядке, Наташа, — успокоил ее Андрей. — Переночевал у друга.

— Ой, как хорошо, — просияла Наташа. — А я звонила папе. Он совсем на тебя не сердится, еще и меня отругал, что устраиваю истерики по пустякам. Папа ждет нас сегодня вечером на ужин. Посидим по-семейному, при камельке. Я и пиджак твой захватила, чтобы ты никуда не заезжал.

На спинке стула действительно висел его праздничный пиджак.

— Что ж, я очень рад. — Андрей глазам своим не верил. Что случилось с его капризной, взбалмошной подругой? Знай он, что Наташу так легко укротить, давно бы завис где-нибудь на недельку. В воспитательных целях.

— Так и знала, что к Мирошникову мне придется топать самой, — недовольно пробормотала Старцева, которой надоело созерцать семейную идиллию.

Андрей в замешательстве посмотрел на Наташу. Дурацкое положение. Угодишь одной — другая обидится. На выручку пришла Наташа, для которой сегодняшняя ночь поистине стала революционной.

— У тебя какие-то дела, дорогой?

— Да. Нужно заехать в бар «Невада», поговорить с одним человеком. Это недолго, минут двадцать, максимум полчаса.

— Надо — так надо. Я подожду тебя в машине, а ты разговаривай сколько нужно.

Вот так бы всегда. Как было бы легко жить и работать! Андрей надел пиджак, рассовал по карманам деньги, ключи, телефон, сигареты, попрощался с Аней и отправился на встречу с Мирошниковым. До бара «Невада» — семь минут в крутую гололедицу, но Андрей намеренно поехал длинной дорогой, чтобы спланировать предстоящий разговор. Он журналист, и беседовать один на один — его профессия. Но загвоздка в том, что он в совершенстве владел искусством добывания информации, но вот делиться ею, да еще и с заинтересованным лицом, было для него в новинку. И еще Ветров никак не мог определиться — рассказывать ли Мирошникову о тайнике с героином. Андрей подсознательно чувствовал, что спрятанный в видеокассете героин и был ключом ко всей этой истории. Вот только не знал, как правильно им воспользоваться.

Но Мирошников в этом деле был ему не помощник. Ему самому сегодня предстоит узнать, что Настя Полунина до встречи с ним прожила целую жизнь.

Вот и бар «Невада» — культовое местечко для любителей американской кухни. Прежде чем отправиться на встречу, Андрей спросил у Наташи:

— Купить тебе какой-нибудь журнальчик?

— Не волнуйся, у меня с собой «Алхимик», — улыбнулась она. — Иди с богом.

Народу в баре было совсем немного. Мирошников сидел в самом дальнем углу зала, пил кофе, закусывая традиционным яблочным пирогом со сливками, и читал спортивный журнал.

— Здесь занято, — сказал он, когда Андрей сделал попытку сесть за его столик, и буркнул недовольно: — Свободных мест вроде хватает.

— Моя фамилия Ветров, — представился Андрей. — Я коллега Анны Старцевой, тоже журналист из «Репортера». Мы вместе занимаемся расследованием убийства вашей невесты. Аня попросила меня встретиться с вами.

— А где она сама?

— У нее срочные дела в редакции, — соврал Андрей.

— Жаль, — вздохнул Мирошников. Похоже, напористой студентке удалось внести сумятицу в его устойчивую ненависть к пишущей братии. — Заказать что-нибудь выпить?

— Я за рулем. — Андрею совершенно не хотелось пить с Мирошниковым.

— Я тоже, — засмеялся тот. — Говорят, дисциплинирует. Я специально взял взаймы у сестры свою старую машину, чтобы держать себя в руках. Решил завязать, — добавил он, щелкнув себя пониже подбородка.

За столиком повисло неловкое молчание. Андрей с преувеличенным вниманием следил за игрой тинейджеров в дротики и лихорадочно пытался придумать способ подвести разговор к нужной теме. Нет, не годится он на роль ведущего доверительных разговоров. Именно поэтому Андрей всегда отвечал категорическим отказом на лестные предложения попробовать себя в качестве телевизионного журналиста. Вольготно и комфортно он чувствовал себя только наедине с чистым листом бумаги.

— Жаль, что Аня не пришла, — повторил Мирошников. — Я хотел перед ней извиниться. Когда Настя умерла, я как с цепи сорвался. Пил и днем, и ночью, только бы не приходить в сознание. И только когда ее тело украли, успокоился. Сказать почему? Я понял, что не нужен киллеру и мне ничего не угрожает. Оказывается, все это время я боялся смерти. Боялся, что киллер просто совершил ошибку и вот-вот вернется расправиться со мной. Так гадко чувствовать себя трусом, — опустил голову Мирошников.

— Нет ничего стыдного в страхе смерти. Для человека это естественно, — заметил Ветров.

— Я думал, что изменился. Нет, я всегда был трусом. Им и остался, — продолжал свою исповедь Мирошников. — Меня угораздило родиться в семье, где всем заправляла чрезвычайно настойчивая и напористая женщина — моя мать, и мне никогда не было нужды отвечать за свои поступки. С любой проблемой я мог прийти к маме, и это автоматически означало, что вопрос будет решен. Но жизнь перехитрила меня. Поставила в такие обстоятельства, что мне просто не удастся переложить на кого-то свои проблемы. Мне придется сделать это самому.