— У меня мало времени. Не будем тратить его на споры!

Рэмси отодвинулся на другой конец дивана.

— Я сказал тебе с самого начала, что не хочу ввязываться в дерьмо. Мы скрываемся уже почти три месяца, и это ровно на три месяца больше, чем я готов трахаться с женщиной приятеля за его спиной.

— Но мы же не…

— Могли бы. Моя рука погрузилась в твою Фанни почти по локоть. — В Британии под словом «Фанни» подразумевается то место, к которому не принято прикасаться прилюдно. — Расскажи об этом ботанику и подчеркни, что это был не мой член, если сей факт имеет для него значение. Пятьдесят против одного, что он наплюет на то, что это было, и врежет мне. А если он застукает нас? Я вовсе не пай-мальчик, да и ты тоже.

Ирина опустила глаза:

— Не стоит так стараться устыдить меня. Я и без того отвратительно себя чувствую, если ты этого добиваешься.

— Но я не пытаюсь заставить тебя почувствовать себя дерьмом, разве не так? Я сам не хочу чувствовать себя дерьмом. Я не хочу думать о том, что ты уйдешь отсюда и ляжешь в постель с другим мужиком. Я не хочу, и я не буду.

Ирина расплакалась. Рэмси категоричным жестом выразил свое недовольство.

— Будь я женщиной, я бы выбирал правильных партнеров. Может быть, позволил бы в некоторой степени женатому парню проводить со мной время днем. Но я сам парень, простой парень из народа, поэтому могу залезть в трусики, заплатив лишь за шардоне. Так думают мужчины на улице, но не я, милая. Я считаю себя правильным партнером. Ты прокрадываешься сюда и трешься о мои брюки, как кошка, которая трется о дверной косяк, потому что у нее зудит, а потом трам-тарам — посмотрите на время! Ты сматываешься, а я остаюсь с этим косяком. Я ничего не имею против онанизма, но все хорошо в свое время.

— Ты не должен так о нас говорить, — всхлипнула Ирина. — Хотя бы обо мне. Это отвратительно.

— Мы сами виноваты в том, что это отвратительно! Черт тебя возьми, женщина! — Кулак Рэмси впечатался в ладонь другой руки. — Я хочу тебя трахнуть!

Даже сидя на другом конце дивана, Ирина сжалась от мучительного ощущения, что этот человек способен властвовать над ней, потянув за веревочку, прицепленную между ног, как у игрушки на колесиках. Его высказывания о ее гордости вызвали обиду. Однако влечение, вспыхивающее между ними, будоражило и казалось волнующим, особенно на фоне сдержанных и предсказуемых отношений с Лоренсом. Она не могла отказаться от участия; невозможно было противостоять той сексуальной одержимости, что захватывала ее день за днем. Влечение к нему было постоянным, и даже удаление на несколько футов казалось невыносимым.

— Я тоже хочу, — пробормотала Ирина.

— Ты обращаешься со мной как с мальчиком по вызову! Все это слишком затянулось. Ты достала меня, достала себя. Если ты права и Лоренс ничего не подозревает, еще не поздно вернуться домой и сидеть там с ним до конца жизни. Или прыгай ко мне в кровать и будь со мной. Учти, ты не сможешь угодить одновременно и мне, и ему. Мне все это надоело. Я схожу с ума. Пока я ждал тебя сегодня, не смог правильно сыграть ни одного цветного, хотя делал это даже в семь лет, когда дотягивался до стола, только стоя на деревянном ящике.

— Тебе три месяца кажутся вечностью, но я прожила с Лоренсом почти десять лет. Я должна быть уверена в себе. Пути назад у меня не будет.

— Пути назад нет никогда! Снукер хорошо учит тому, что результат удара не изменишь. У меня нет времени слушать идиотов, восклицающих: «Ох, если бы я так сильно не закрутил удар по синему…» Вы либо точно забиваете синий, либо нет. Это определяет, будет следующим красный или нет. Такова жизнь. Делаешь все, что можешь, чтобы удар был точным, а потом уже рассматриваешь последствия. И о тебе. Перед тобой шары. Надо решить, бьешь розовый или черный, и точка.

— Розовый — это Лоренс? Не думаю, что ему понравится цвет.

Рэмси не отреагировал на ее желание разрядить обстановку.

— Извини, — она нервно улыбнулась, — просто «Бешеные псы» — один из моих любимых фильмов. Там как раз есть момент, когда Стив Бушеми ноет, потому что не хочет быть мистером Розовым. Ладно, это не важно.

— В следующем месяце начинается Еран-при, — спокойно продолжал Рэмси. — Мне надо готовиться к турниру, а для этого я должен иметь возможность сосредоточиться. Я бы предпочел пригласить тебя поехать со мной в Борнмут. Впрочем, идея неосуществима.

— Ох, я бы с удовольствием…

— Хоть я и не стал чемпионом мира, — продолжал Рэмси, не обращая на ее слова внимания, — но участвовал в шести финалах и стал кавалером ордена Британской империи. Королева вручала его лично. Для отстойных это, разумеется, ничего не значит, — он успел научить ее нескольким сленговым словечкам, какими обычно кокни называют янки, — но для меня значит многое. Я не позволю себе быть игрушкой для дамочки, которой стало скучно с другим парнем, и она решила пошалить. Я не играю договорные матчи. За всю жизнь я не сыграл ни одного фрейма, зная заранее, что победа достанется другому.

Монолог показался ей заранее отрепетированным. Но Ирина научилась чувствовать Рэмси и не была согласна с его словами. Он привык действовать напоказ, и душой его игры была спонтанность. В шоу произошло импровизированное отклонение от сценария, вызванное ее неосторожным заявлением о предательстве «самого лучшего человека на земле», хотя ее опрометчивые действия ставили под сомнение первостепенное значение снукера. Рэмси стремительно ушел в вираж и несся вперед. Тон был неестественно сдержанным; дискуссия вышла из-под контроля. Она понимала, к чему он клонит, и невольно приоткрыла рот, едва сдерживаясь, чтобы не вскочить с дивана и не заставить его замолчать.