В моменты недолгого затишья она даже пыталась перевести разговор на тему гибели леди Ди. В первые дни она грустила и была подавлена новостью о смерти человека, которого, впрочем, никогда не знала, но наблюдения в течение нескольких недель всеобщего горя заставили ее согласиться с мнением Лоренса о том, что заплаканные лица людей, рвущих на себе волосы и одежду, лишь признаки массовой истерии, демонстрирующие скорее потерю сплоченности общества, нежели показатели духовного катарсиса и солидарности. По сути, это стало доказательством того, что настоящего английского народа больше не существует. Тем не менее стоило ей поднять эту тему в баре, как на лицах появилась скорбная торжественность, заставляющая Ирину заново обдумать значения прилагательных «сентиментальный» и «напыщенный».

Упоминание о том, что ее мать родилась в Советском Союзе, не вызвало ровным счетом никакого интереса; вероятно, русские массово не играли в снукер. Любые ростки тем далеких от снукера зарубались на корню. Несмотря на то что персонажи этого действа играли по всему миру от Гонконга до Дубая, самой веселой шуткой для них был анекдот о том, как Алекс Хиггинс играл по пояс голый и пьяный в Бомбее. Пэррот потчевал собравшихся байками о Зимбабве, где видел, как мясник прибил скатерть к столу. «Видели бы вы эти железные скобы!» — фраза, после который компания взорвалась оглушительным смехом. Пожалуй, только Ирина знала о санкционированном Робертом Мугабе «черном пределе» — плане конфискации земель у белых фермеров. Похоже, как и герои книг Энн Тайлер, эти люди путешествуют в герметичных капсулах, только сделаны они из зеленого сукна.

Возможно, в этом нет ничего удивительного. Но когда Ирина растянулась на парчовом покрывале номера люкс, ей в голову неожиданно пришла мысль, что за весь вечер никто так и не поинтересовался, чем она зарабатывает на жизнь.

Официальные сообщения появились несколькими днями позже: новость о том, что Рэмси Эктон встречается со «знойной русской красавицей», была опубликована в журнале «Снукер сиин». В крошечной заметке не было ни слова правды об Ирине Макговерн, но она решила сохранить ее на память.

Рэмси шел к победе, миновав полуфинал. Раньше его творениям не хватало буквально половины чайной ложечки кайенского перца, чтобы все блюдо зазвучало по-новому. Как часто в прошлой жизни Ирина сама боролась за создание восхитительного соуса, так и он на протяжении тридцати лет нуждался в добавлении нескольких крупиц специй к своей игре, превративших диссонирующее нагромождение вкусов в поразительный триумф единства звучания. Казалось, в сорок семь лет Рэмси в одно мгновение обрел любовь и мастерство.

Когда победу в другом полуфинале каким-то чудом одержал молодой игрок Доминик Дейл, пятьдесят четвертый номер рейтинга, Рэмси счел предстоящий финал простой формальностью. Он имел право судить, поскольку и сам некогда был таким зеленым, неопытным игроком. Хотя проигрывать в молодости и в зрелости разные вещи. Обучение — процесс не только получения знаний, это рискованное соревнование между познанием и забыванием. Похоже на желание заполнить раковину водой быстрее, чем она опустошается через отверстие для стока. Поэтому такие, как Доминик Дейл, всегда будут извлекать выгоду из недооценки их «лучших качеств».

После финала они ужинали в «Оскаре». Запланированное празднество свелось к тихому вечеру вдвоем, дававшему возможность зализать раны. У них появилась традиция заказывать гребешки с кремовым соусом из шафрана, окуня со сморчками и шпинат.

— Все разумно, — произнесла Ирина, когда принесли закуски. — Если победа в Гран-при что-то для тебя значила, то и второе место значит тоже.

Рэмси размял вилкой гребешок.

— Второе место значит только то, что я проиграл.

Ирина вытаращила на него глаза:

— Неспособность испытывать радость ни от чего, кроме полной победы, прямой путь к несчастной жизни. И что ты считаешь полной победой?

— Триумф в Крусибле, — не задумываясь ответил Рэмси.

— Думаю, нам стоит поговорить о чем-то помимо снукера.

— О чем это?

Ирина вгляделась в его лицо. Нет, он не шутил.

Во время череды победных серий их разговоры за ужином представляли будущую жизнь путешествием по бескрайним просторам с остановками у озер и в тени рощиц. В них прятались проблемы, такие как противостояние Рэмси с родителями и его твердая убежденность, что выход возможно найти в смерти одного из них; отдаление Ирины от большого искусства; отвратительная манера ее сестры, излишняя забота из чувства вины («Убийство из лучших побуждений, — заметила Ирина, — все равно убийство»); желание Ирины побывать в России и ее странное огорчение из-за отсутствия опыта жизни в Советском Союзе; смешные поступки некоторых женщин-фанаток, готовых путешествовать из города в город за Рэмси Эктоном, чтобы только попасть в постель к своему кумиру. Была и одна роща, которую Ирина предпочла бы обойти стороной, — в ней скрывалось беспокойство по поводу того, как Лоренс переживет ее уход. За исключением некоторых моментов, путешествие представлялось легким и бодрящим. И теперь, когда Доминик, как было сказано, «превзошел самого себя» (с точки зрения Ирины, весьма любопытная концепция, ибо человек всегда делал бы все лучше, если бы знал как), Рэмси словно рухнул в яму.

— Мы могли бы поговорить о том, что, несмотря на роскошь этого отеля, я мечтаю скорее вернуться домой.

Рэмси пронзил ее острым взглядом:

— К Лоренсу?

— Нет же, дурачок. На Виктория-парк-Роуд. Помнишь еще этот адрес? Там находится твой дом.

— И когда, ты полагаешь, это случится?

— Завтра, думаю.

— Завтра начинается чемпионат «Бенсон и Хеджес» в Молверне.

Ирина от неожиданности уронила вилку.

— Молверн. Где находится этот чертов Молверн?