Их немыслимый по опасности и тяжести труд нашел отражение в сухих, лаконичных строках, отметивших в журнале боевых действий за 30 января 1945 года следующее:

Сколько же скрыто за этими сухими строками! Огромный физический труд, страшная нервная перегрузка, максимальное напряжение ума.

«Вспоминая эту дерзкую атаку, — писал впоследствии инженер-механик лодки Я. С. Коваленко, — часто думаю, каким же хладнокровием и спокойствием, железной выдержкой и находчивостью, умением быстро ориентироваться в сложной обстановке должен обладать командир, чтобы достигнуть победы в борьбе с сильным врагом. Благодаря тому, что этими качествами в достаточной степени обладал Александр Иванович Маринеско, нам удалось нанести противнику ошеломляющий удар в сложнейшей обстановке и уйти почти без повреждений».

Что и говорить, далеко не каждый боевой поход можно приравнять к этому, январско-февральскому, по насыщенности психологического воздействия, пережитого каждым членом экипажа подводной лодки.

Моряки еще не знали, ради какой победы перенесли такие испытания. Знали одно: торпедировали крупное судно, лайнер. И не представляли себе, какой же переполох вызвало это событие в гитлеровских верхах. Правда, не только мы, но и далеко не все немцы знали, что же произошло.

Немецкие историки в одних работах намеками, в других вполне открытым текстом сообщали позднее, что произошло в тот день в Берлине.

… На шестнадцатиметровой глубине под зданием имперской канцелярии в одном из отсеков железобетонного бункера шло очередное совещание гитлеровской ставки. Фюрер был вне себя: обстановка в многочисленных «котлах», в войсках, прижатых к побережью Балтийского моря, становилась отчаянной. Было очевидно, что настала пора эвакуировать остатки 28-го армейского корпуса из-под Мемеля, так же как и ряд частей группы армий «Центр» генерал-полковника Рейнгардта в Земландии, группы армий «Север» генерал-полковника Рендулича в Курляндии. Да и в группе армий «Висла», подчиненной непосредственно рейхсфюреру СС Генриху Гиммлеру, назревала чреватая бедой обстановка. Они обороняли второй после Берлина по важности район рейха — район Данцигской бухты, — и трогать их не следовало бы. Однако положение Берлина было угрожающим. Необходимо было стянуть все наличные силы к Берлину, чтобы усилить сопротивление, чтобы задержать Красную Армию, пока фюрер сговорится с Западом.

Главнокомандующий военно-морскими силами фашистской Германии гросс-адмирал Карл Дёниц подчеркивал: «Чтобы в случае выхода русской армии на побережье Балтийского моря можно было вмешаться с моря в бой на суше, наши еще оставшиеся в строю крупные военные корабли „Принц Ойген“, „Лютцов“, „Адмирал Шеер“ вместе с эсминцами и миноносцами были объединены во вторую боевую группу… По мере того как развивалось наступление русских, перед флотом ставились более серьезные задачи по доставке морским путем военных грузов или эвакуации личного состава с блокированных участков германского фронта».

Сейчас и Гитлеру, и Дёницу, и Верховному командованию армии надо было думать прежде всего о Берлине, о его обороне, ведь весь фронт трещал и рушился. И это было видно всем.

«Немцы бегут… — сообщала американская газета „Тайм“ 20 января 1945 года. — Перед противником стоит вопрос не о том, где ему закрепиться на открытых равнинах между Вислой и Берлином, а сумеет ли он остановиться вообще. О том, что это весьма сомнительно, свидетельствуют призывы, с которыми нацистское правительство обращается к армии и народу. Оно признает, что никогда еще за всю войну германский фронт не испытывал подобного давления, как сейчас на востоке, и заявляет, что на карту поставлено дальнейшее существование рейха…»

Словом, решение назрело. А число транспортных средств для перевозки войск катастрофически уменьшалось. Русские резко активизировали действия своего Балтийского флота. Их подводные лодки, торпедные катера и самолеты перехватывали немецкие корабли и суда на переходе из Курляндии и с Земландского полуострова, даже в районе Данцига.

Фюрер требовал усилить охрану транспортных средств, использовать плохую погоду для переходов. Однако ничто не помогало. Это вызывало раздражение и гнев Гитлера. Вот и сейчас фюрер метался по отсеку, выкрикивая проклятия и угрозы своим генералам и адмиралам. Вдруг в отсек неслышно, будто неожиданно возник, вошел седой, сухощавый, с пепельно-серым лицом вице-адмирал Фосс, личный представитель гросс-адмирала Карла Дёница при «фюрер-бункере». Почтительно склонив голову, он дрожащим от страха голосом доложил:

— Мой фюрер, советской подводной лодкой потоплен «Вильгельм Густлоф»…

Эта весть оказалась каплей, переполнившей чашу гитлеровского гнева. В первую секунду фюрер застыл на месте, потом, дергаясь, истерично завопил:

— Расстрелять! Расстрелять командира конвоя! Советского командира подлодки приговорить к смерти! Это личный мой враг, враг рейха! И траур! Трехдневный траур по всей Германии!..

И ведь вот что интересно: публично был расстрелян заслуженный офицер-подводник, командовавший охраной ценнейшего для рейха лайнера, три дня звонили по Германии колокола церквей, три дня и три ночи закрыты были все увеселительные заведения, театры и рестораны, приспущены государственные флаги, а в печати поначалу, в первые дни, — ни слова о причине.