— Вы не можете задать вопрос, который был бы таковым, мессир. Спрашивайте, пожалуйста.

— В таком случае я спрашиваю вас, дорогой маркиз, как это произошло, что вы имеете здесь, под стеклом, лежащее с победоносным видом на подушечке походное оружие вашего покорного слуги?

— О, вы в этом заблуждаетесь, мой гость! Этот нож попал ко мне не от вас!

— Я знаю, что я вам его не давал, но я знаю, что он был вручен вам, исходя от меня, и это случайность, которую вы, возможно, не знаете. Я понимаю, что всякий дар прекрасной руки кажется вам драгоценным, но я нахожу, что вы очень нечувствительны к бедному гостю, так выставлять напоказ трофей вашей победы перед глазами отвергнутого соперника.

— Ваши слова для меня загадка!

— Ах, если бы мне это померещилось! Позвольте мне поднять это стекло и рассмотреть поближе.

— Смотрите и трогайте, мессир, после чего я вам расскажу, если вы этого пожелаете, почему эта реликвия любви и печали находится здесь среди стольких других вещей, напоминающих прошедшие времена.

Д'Альвимар взял нож, внимательно поглядел на него, потрогал и вдруг положил туда, откуда взял его.

— Я ошибся, — сказал он, — и прошу вас извинить меня. Это вовсе не то, что я думал.

Люсилио, который внимательно наблюдал за ним, казалось, что он видел, как задрожали от страха его изящные ноздри. Но это легкое искажение лица происходило у него по малейшей причине и даже иногда без причины.

Он вернулся к игре.

Но Буа-Доре прервал его.

— Простите меня, — сказал он, — но, кажется, вы узнали этот предмет, и это мой долг расспросить вас: возможно, вы сможете пролить какой-то свет на таинственное происшествие, которое, случившись давно, мучит и волнует меня. Не могли бы вы сказать мне, господин де Виллареаль, знаком ли вам девиз и инициалы, выгравированные на этом клинке? Желаете взглянуть на него еще?

— Это бесполезно, господин маркиз, я не знаю этого предмета, он мне никогда не принадлежал.

— Испытываете ли вы отвращение к себе, утверждая это?

— Отвращение? Почему вы меня об этом спрашиваете, мессир?

— Сейчас объясню, может быть, вы узнали это оружие, принадлежащее кому-нибудь, кому вы стыдитесь быть соотечественником, и имя которого, однако, вы скажете мне, если я призову к вашей верности?

— Если вы делаете из этого серьезное дело, — ответил д'Альвимар, — хотя я, в свою очередь, не понимаю вас, я хочу еще раз хорошенько посмотреть.

Он снова взял нож, рассмотрел его с величайшим спокойствием и сказал:

— Он изготовлен в Испании, оружие очень распространенное у нас. Нет знатного лица или просто свободного звания, который не носил бы подобный в своем поясе или в рукаве. И девиз один из самых банальных и самых распространенных: «Я служу Богу», или «Я служу своему хозяину», или «Я служу чести»; вот что написано на большинстве нашего оружия, которое есть рапиры, пистолеты или тесаки…

— Очень хорошо, но эти две буквы С.А., похожие на личный вензель?

— Вы могли бы найти их и на моем собственном оружии, так же, как и этот девиз, это марка фабрики в Саламанке.

Буа-Доре чувствовал, как его подозрения рассеиваются при таком естественном объяснении.

Люсилио же, напротив, почувствовал, как растут его подозрения. Он находил д'Альвимара слишком старающимся предотвратить объяснения, которые могли бы от него потребовать о его собственном девизе и его собственных инициалах, которые считались неизвестными.

Он дотронулся до колена маркиза, притворившись, что он гладит Флориаля, и предупредил его так не отступать от своего расследования.

Д'Альвимар, казалось, сам помогал ему в этом, спрашивая с некоторым видом оскорбленной гордости причину этого допроса.

— Вы могли бы также спросить меня, — ответил Буа-Доре, — по какой причине предмет, на который мне страшно смотреть, находится тут перед моими глазами все время. Знайте же, сударь, этим проклятым оружием был убит мой брат, и я его не прячу с единственной целью беспрестанно напоминать себе, что я должен найти его убийцу и покарать его смертью.

Лицо д'Альвимара выразило сильное волнение, но это могло быть волнение сочувственное и благородное.

— Вы правы, называя его скорбной реликвией, — сказал он, отодвигая нож. — Так это о вашем брате вы говорили вчера утром, когда справлялись у этих египтян, вы спрашивали их, когда и как он был убит?

— Да, я спрашивал то, что хорошо знал, желая проверить их знание дела, и действительно диявол, сидящий в девочке, мне ответил так верно, что я был этим поражен. Вы не заметили, мессир, что она сделала подсчет, который поместил событие в десятый день мая 1610 года?

— Я не следил за подсчетом. И именно в этот день ваш брат действительно был убит?