— И ты дождаться не мог возможности это сделать, ведь это давало тебе идеальную возможность заставить меня вернуться? — ответила Натали с сердитым взглядом.

— Ты сама ко мне пришла.

Неожиданно ее посетила одна мысль.

— Мой отец сам с тобой связался? — Она подозрительно прищурилась. — Я пришла к тебе только потому, что меня умоляла мать. Иначе я бы этого не сделала. Отец ее подговорил!

— В разговорах твой отец выражал беспокойство о тебе, — пожал плечами Анжело. — Похоже, проблемы с поведением есть не только у Лаклана.

Натали отошла на другой конец спальни. Ярость вскипала в ней, как паровой котел. Она хотела взорваться. Хотела ударить в ответ Анжело, мир, всю несправедливость и жестокость жизни.

Ей отвратительно было представлять, как Анжело обсуждает ее с отцом.

Отец описал бы ее как своевольного, упрямого ребенка без самодисциплины, в красках расписывая, как она снова и снова отказывалась подчиняться и затрудняла его жизнь. И он не рассказал бы, что хотел первенца-сына, а Натали подорвала его планы. Он не рассказал бы, как провоцировал ее, вгоняя в депрессию и капризы, пока не надломил ее дух. Не рассказал бы, что его родительская философия — «сильный всегда прав». Что он всегда предпочитал тиранию терпению, а насмешку и стыд — поддержке и одобрению. Он не рассказал бы, как использовал жестокие телесные наказания там, где куда лучшие результаты принесли бы мягкие слова. Нет, он описывал себя как многострадального любящего отца, которого непослушная дочь сводит с ума.

И конечно, отец не упомянул бы Лайама. О его смерти вообще никто никогда не упоминал. Он как будто никогда и не существовал. В семейном особняке не осталось его игрушек или одежды. Отец заставил мать убрать их сразу после рождения Лаклана. Фотографии Лайама хранились в фотоальбоме под надежным замком, который никогда не открывали. Единственное фото брата, которое сохранилось у Натали, она нашла сразу после похорон, когда все были еще растеряны. Она прятала ее, пока не купила дом в Эдинбурге.

Но сколько отец ни старался стереть трагедию короткой жизни Лайама, его призрак продолжал витать над семьей. Каждый раз, навещая родителей, — что теперь случалось редко, — Натали ощущала его присутствие. Видела его лицо в чертах Лаклана. Слышала его голос во сне. А с приближением годовщин его смерти неизменно возвращались кошмары…

С огромным усилием она вернула себе самоконтроль и медленно повернулась к Анжело:

— Уверена, ты узнал из этого разговора много нового.

— Твой отец очень любит тебя, — сказал он. — Они с матерью, как все родители, желают тебе самого лучшего.

— Очевидно, мой отец считает, что ты и есть лучшее для меня. — Натали с трудом сдерживалась, чтобы не скривиться. — А моя мать не представляет, как можно ему противоречить. Так что все счастливы, да?

Анжело секунду изучал ее, пристально и внимательно.

— Я собираюсь в душ, — сказал он. — Родители приложили много усилий, организуя этот ужин. Будь добра, прояви уважение — оденься и веди себя соответственно.

— Вопреки всему, что наговорил тебе мой отец, я знаю, как вести себя в обществе, — сказала Натали ему в спину.

Анжело обернулся и поймал ее взгляд.

— Я на твоей стороне, дорогая, — сказал он с неожиданной мягкостью.

В глазах защипало. Натали моргнула, стараясь избавиться от слез. Покачав головой, она вернулась к окну, выходящему на сад. Но выдохнула Натали только тогда, когда услышала щелчок двери в ванную.

Когда Натали вышла из гардеробной, Анжело надевал запонки. При взгляде на нее дыхание у него перехватило.

Натали надела классическое черное платье до колена и туфли на высоких каблуках. В ушах у нее были бриллиантовые серьги-капельки, на шее — такое же ожерелье. Волосы, убранные в элегантный узел на затылке, придавали ей царственный вид. Неяркий макияж подчеркивал синие глаза, сливочную кожу и точеные скулы. До Анжело донесся аромат ее духов — завораживающее сочетание морозного запаха ландышей и жаркой летней жимолости. Идеальное отражение ее сложного характера: снегурочка и чувственная сирена.

Как могла такая красивая женщина оказаться способной на то, о чем рассказывал ее отец? Эта мысль беспокоила его постоянно, как зубная боль. Чем больше времени Анжело проводил с Натали, тем больше обнаруживал в ней интригующего. Конечно, она была упрямой и своевольной, всегда настаивала на своей независимости. Но в то же время она явно любила брата и готова была на огромные жертвы, лишь бы ему помочь. Как это сочеталось с описанием, которое ей дал Адриан Армитаж, — эгоистичная и самолюбивая?

— Ты выглядишь так, словно сошла с нью-йоркского подиума, — сказал он.

— Это платье устарело на три сезона. — Натали небрежно повела плечом. — Я купила его на распродаже раз в десять дешевле.

— И мне нравится твоя прическа.

— Нужно подстричься. — Она коснулась одной из сережек. — Такая прическа прячет сеченые концы.

— Почему тебе не нравятся комплименты? Ты всегда их опровергаешь. Пять лет назад было то же самое. Тогда я списывал это на твою молодость, но ты и сейчас это делаешь.