— Меня устроит все, что закажете вы, сэр.

— Хорошо. Тогда мы закажем печеночный паштет и морского окуня. На четверых. И чтобы было две рыбины, а не одна здоровенная… Так вкуснее, Джордж. Само собой, мое обычное вино: Эвиан и Балуа. Ну и малину.

— Стэнли, спасибо, но я обойдусь без десерта, — вмешалась его жена. — Мне только мой обычный кофе с молоком.

— Не нужно малины для миссис Айн, — сказал он, внося поправку в заказ. — Просто кофе с молоком. И подайте его после ланча. — Мистер Айн доверительно подался к Джорджу и добавил: — Моя жена, она сущий хамелеон. В какую бы страну ни попала, мигом перенимает местные обычаи по части еды. Хелен, дорогая, верно я говорю? — Он любовно потрепал ее по плечу. — Кто хочет что-нибудь еще?

Джордж не отказался ни от чего, предложенного отцом. Если он и имел привычку экономить на еде, то явно забывал о ней, когда его угощали.

В три часа родители поднялись, чтобы, как всегда, уйти с пляжа.

— Ну а вы, молодежь, — сказал отец Диди, повернувшись к Джорджу, — чем собираетесь заняться вечером?

— Еще не знаю, сэр. Вообще-то я хотел предложить Диди прокатиться на мотоцикле. Если она не против…

— Конечно, не против, Джордж. Только так и можно по-настоящему посмотреть Канны, — сказал мистер Айн, что стало для Диди полнейшей неожиданностью.

Вечер выдался чудесный, по-настоящему средиземноморский. Воздух прогрелся так, что было тепло и в девять часов. Они прокатились вдоль Круазье — одну сторону набережной обрамляла пышная зелень королевских пальм и сикамор, по другую темнело во всем своем великолепии море. И повсюду во множестве сияли огни: светились окна выстроившихся по берегам залива отелей и фонари на яхтах, бросивших якорь в гавани. Цепочки зажженных лампочек очерчивали контуры стоявшего на якоре в Новом Порту круизного теплохода: он был виден отовсюду, где они проезжали, и оттого казался молчаливым хранителем побережья. А на висевшем над городом утесе стояла тоже расцвеченная иллюминацией сторожевая башня десятого века Кануа Каструм.

Диди нравилось, как во время езды обдувает ее лицо соленый морской воздух: это бодрило, вызывая неожиданный прилив сил.

Джордж знакомил ее с местными достопримечательностями, о которых не упоминалось ни в одном путеводителе. Никогда раньше она не воспринимала Канны такими. Он показал ей выставленные возле прибрежных ресторанов огромные корзины, где громоздились груды свежей рыбы, крабов, креветок и устриц: владельцы этого товара, по большей части тучные мужчины в белых фартуках, ревниво поглядывали на конкурентов, оценивая на глазок качество их продуктов. Мотоцикл кружил по лабиринту аллей и переулков позади главного бульвара. Они завернули на рыбный рынок — сейчас он был пуст и безлюден, но, как пояснил Джордж, еще до рассвета рыбаки выложат утренний улов на разборные деревянные лотки. Подпрыгивая на ухабах булыжной мостовой, они пронеслись по аллее, вдоль которой тянулись не закрывавшиеся до утра ресторанчики и кафе, а прямо на тротуаре выступали уличные артисты: мастер пантомимы, скрипач и трио гитаристов.

Он остановил мотоцикл перед кондитерской, где заказал кремовый наполеон и засахаренную слойку. Хозяин подобрал эти лакомства с любовным вниманием и передал через прилавок белую коробочку с видом человека, едва решившегося расстаться с величайшей драгоценностью. Уже с этой покупкой они сделали еще один круг, вернулись к главной магистрали, где он оставил на цепи мотоцикл, и отправились прогуляться пешком. В траве неподалеку от пешеходной дорожки Джордж отыскал два бирюзовых металлических стула, которые тут же перенес на широкий желтый уступ, откуда открывался вид на Средиземное море. Предложив один ей и непринужденно усевшись на другой, он сказал, протягивая ей сласти:

— Voila. Pour vous, mademoiselle[2].

Она взяла кусочек торта, оставив ему шоколадный наполеон. Тонкие засахаренные пластиночки нежно таяли во рту.

— Le petit gateau est tres deliceux…[3] — неуверенно откликнулась она на тот же лад и тут же спросила: — Как мой французский?

— Нормально, — отозвался он. — Единственное, что тебе нужно, это пройти краткий курс уверенности.

Его шутливый ответ соответствовал всей легкой, беззаботной атмосфере этого вечера: завораживающему ритму моря и света, оживленному гулу проходящего транспорта, забавным историям, которые Джордж рассказывал о своих путешествиях. Его беспечная непосредственность подталкивала к ответной откровенности.

Поскольку он выказал немалый интерес к местам, где довелось побывать ей, Диди ответила на все его вопросы об отелях, где останавливалась с родителями, о ресторанах, где ей случалось обедать и тому подобных вещах. «А почему бы и нет?» — думала она, глядя, как ветерок ерошит прядь волос, упавшую ему на глаза. Возможно, не скрой она в свое время от Тони правду о положении ее родителей, дай ему возможность свыкнуться с мыслью, что они очень богаты, он бы лучше подготовился к встрече с ее отцом и все обернулось бы иначе. Скрытность сослужила ей дурную службу, сделав еще глубже обусловленную и родительскими деньгами, и несходством жизненного опыта пропасть, пролегавшую между нею и Тони. Впрочем, об этом трудно было судить наверняка. Может быть, попытка выложить все начистоту тоже не привела бы ни к чему хорошему, но в любом случае Диди твердо решила больше не вести себя подобным образом. Слишком уж дорого обошлось ей притворство.

Она не станет скрывать от Джорджа ни общественное положение своей семьи, ни свой образ жизни. Нет смысла отделять себя от собственного прошлого. Теперь ей казалось, будто это все равно что перерезать пуповину, связывающую ее с родительским чревом.

Пусть лучше он узнает побольше и о ней, и ее отце с матерью. И незачем скрывать их воззрения, их систему ценностей, их претензии на исключительность. Джорджу придется объективно оценить услышанное, попытаться самому уяснить для себя ее внутренний мир и ее социальный статус. Точно так же, как и она должна будет попытаться дать верную оценку его личности.