Сантинелли между тем выручил деньги за драгоценности своей госпожи и, вместо того чтобы вручить их кардиналу Аззолино, положил их на своё имя у еврейских банкиров. Маркиз Мональдески отправился к Мазарини, чтобы получить следующую порцию денег для королевы — теперь из сумм контрибуций, причитавшихся Швеции за участие в Тридцатилетней войне. Поскольку маркиз задерживался, королева отправила ему в помощь Л. Сантинелли.

А Ласкарис, кроме известий о том, как сверкают от счастья глаза Кристины при получении писем от Аззолино, докладывал патрону, что никаких сердечных дел у Кристины с братьями Сантинелли или маркизом Мональдески нет и в помине — всё это сплетни. На предложение Аззолино попытаться повлиять на Сантинелли, чтобы тот уговорил королеву отказаться от затеи с созданием собственной гвардии, Ласкарис отписал, что Сантинелли ему ответил так: «Лучше сидеть без хлеба, чем без гвардии». Разумеется, сам Сантинелли так не считал, а передавал, по всей видимости, слова Кристины. Для него же гвардия была доходным предприятием, под которое он мобилизовал всё местное знатное, но очень бедное дворянство. Они-то и составили «опору» будущей королевы Неаполя, а командовать ими было поручено какому-то проходимцу и кондотьеру самого низкого пошиба по имени Тендеринис.

Королева ничего этого не замечала и не желала вникать в обязанности своих слуг. В насмешливом тоне Ласкарис информировал кардинала о так называемом «избранном» обществе Пезаро, в котором вращалась королева и самым большим украшением которого была графиня Барбара Рангани — дама пятидесяти лет, низкого роста, жирная, с выпавшими на голове волосами и единственным, уже почерневшим зубом во рту. Графиня тоже встала на довольствие к Кристине и получала 70 талеров в месяц. Но Аззолино при таких известиях, по всей видимости, было не до смеха.

Двадцать девятого апреля 1657 года терпение Кристины лопнуло, и она, апеллируя к итальянскому чувству мужского достоинства Мазарини, призвала его «раскошелиться» и выделить на неаполитанское дело нужную сумму денег. Мональдески, вернувшийся из Франции, привёз с собой 25 тысяч луидоров и ответ Мазарини, в котором сообщалось, что он в принципе согласен с планом, но считает целесообразным отложить его выполнение. Кристина высказала пожелание опять приехать во Францию и встретиться с ним, а заодно посмотреть, «как молодой король будет танцевать в новом балете», но Мазарини просил её оставаться в Риме и добиваться содействия в неаполитанском деле от Ватикана.

Королева снова пустилась на уговоры, но Мазарини молчал. И тогда она покинула Пезаро и отправилась во Францию без приглашения. Покой и тишина действовали на неё самым неблагоприятным образом. Её организаторские способности проявлялись как раз в период неустройства, кризиса и конфликтной обстановки. Перед отъездом, ещё раз встретившись в Модене с герцогом д’Эсте, она отправила Аззолино сухое письмо, в котором загадочно намекала, что может оказаться даже дальше Франции, а потому просила его сохранить воспоминания о их дружбе. Вероятно, она решила сделать ему сюрприз: явиться перед ним в полной красе с неаполитанской короной на голове.

Прождав в Лионе некоторое время указаний из Парижа, «амбулантная королева» 21 июня опять явилась в Фонтенбло. На сей раз никакого торжественного приёма ей оказано не было. Её поселили в подсобных апартаментах замка, которыми пользовался король во время своей охоты. В её распоряжении были всего четыре комнаты, окна которых выходили на мрачную окраину парка. Апартаменты соединялись с замком так называемой Оленьей галереей, по стенам которой были развешаны охотничьи трофеи, в основном оленьи головы.

Встреча с Мазарини была бесплодной. Выяснилось, что княжество Мантуя медлит и сомневается в целесообразности предстоящей операции, и кардинал предлагал подождать до сентября. Кристина всё ещё не догадывалась, что Мазарини давно остыл к неаполитанской авантюре, что у Франции появился неожиданный союзник — Англия, с помощью которого она и рассчитывала одолеть, наконец, Испанию. Между тем стали распространяться запоздалые слухи о планах французов в отношении Неаполя, и встревоженная королева поняла, что произошла утечка информации.

Восторженное отношение Кристины к кардиналу (в своём письме Карлу X в Швецию она писала, что нет на свете другого человека, кроме Мазарини, которому она была бы столь обязана) сменилось разочарованием, потому что Мазарини стал искать не войны с испанцами, а мира. Кристина пишет ему: «Новости на сегодня угрожают миру большим спокойствием, а я люблю шторм и ненавижу штиль». 8 ноября она умоляет Мазарини не колебаться и продолжать работать над планом: «Момент благоприятен, и я боюсь всего, что может замедлить выполнение моего желания увидеть триумф французского короля и славу Вашего Преосвященства».

Но Мазарини уже принял решение. Первоначальный план его в чём-то больше не устраивал, и он вовлёк в антииспанскую игру новых партнёров — в частности Англию. В следующем году (23 марта 1657 года) он заключил с ней антииспанский союз и приступил к планированию совместных военных действий во Фландрии по вытеснению оттуда испанцев. Неаполь на этом фоне имел второстепенное значение. Кардинал «кормил» находившуюся в Пезаро Кристину пустыми обещаниями, а она не могла не почувствовать это и дважды — в сентябре и ноябре 1656 года — приезжала во Францию, чтобы лично ускорить исполнение задуманного.