– Поменьше бы ты со всякими… Чипалинами связывалась… Или как там его… Будто русских мужиков мало!

– С русскими вы тоже не одобряли моих отношений!

– Потому что все мужики ничтожества! И национальность мало что меняет, – противоречила сама себе обозленная женщина.

Я же боялась потерять нить разговора, потому взяла Нику за руку, чтобы привлечь к себе внимание, и задала следующие вопросы:

– Скажи, что тебе известно? Кто последним видел твою сестру живой? Что говорит Чайлин по поводу смертей на лайнере? Как они умирали?

– Они считают, это случайность, – ответила Вероника на последние вопросы. – Просто у богатых людей сложная жизнь, постоянные нервотрепки, поэтому у всех нелады со здоровьем.

– А Богдана?

– Нет, в том-то и дело! Врач нам пытался втолковать что-то про слабые сосуды, сердце, духоту… Никогда она ни на что не жаловалась.

– И богатой, насколько я понимаю, не была…

– Да.

– Так кто ее видел последним?

– Мы с сестрой видели ее только вчера. Она собрала вещи и ушла в сопровождении персонала в люкс. Одна женщина сказала, что видела ее в гладильной. Она как раз догладила, вошла сестра и попросила не выключать утюг. Та ушла. Все. Дальше ее увидели вы, – Вероника немного помяла кофточку в руках, внимательно ее рассматривая, будто впервые видя. Богдана вместе со своей мрачной одеждой сливалась в один цельный образ, и видеть теперь частичку этого образа было странноватым даже для родной сестры. Затем девушка всколыхнулась и посмотрела на меня: – Ты думаешь, это… убийство?

Я посмотрела сперва на Варвару, затем на нее и пожала плечами:

– Не знаю. Но выясню.

Выйдя из гладильной, я преисполнилась уверенности в том, что необходимо переговорить с персоналом, сопровождавшим Богдану в номер. Женщина, видевшая ту в гладильной, могла не заметить плохое самочувствие за одну минуту, а те имели длительный контакт. В то же время, если уж семья не могла ничего сказать, то что могли заметить абсолютно посторонние люди? Так или иначе, я выяснила у Ники имена сопровождавших, надеясь получить какую-либо зацепку. С ней были две девушки, Лена и Марина, капитан и Ефим Алексеевич. Зачем нужна такая куча людей, чтобы проводить одного-единственного человека в номер, – для меня загадка, но это я как раз и собиралась выяснить. Начать я хотела с Вадима Михайловича, надеясь, что он успел освободиться, но в коридоре столкнулась с девушкой, имеющей на груди табличку «Елена», и поняла, что это знак. Она как раз покинула ресепшен и направлялась, скорее всего, в свой номер, так как путь держала к лестнице. Там я ее и догнала.

– Елена, – окликнула я девушку, еще толком не придумав, как начну беседу. Девушка в белой блузке остановилась и обернулась. Два глаза с любопытством уставились на меня. – Меня послала Вероника – младшая сестра Богданы. Той женщины, которая умерла сегодня утром в гладильной комнате, – видя ее непонимание, пояснила я. Та с вежливым сочувствием кивнула. – Это вы сопровождали ее в люкс вчера?

– Да, я. То есть мы с Мариной.

– А капитан и директор круиза?

– Да, они всегда присутствуют при заселении в люкс.

– А почему?

– Во-первых, это очень важные клиенты, хотя для нас все клиенты важны, не поймите меня превратно, – с извинительной улыбкой выкрутилась девушка, побоявшись меня обидеть. Я отмахнулась, мол, и так понимаю, что особенной не являюсь. – Во-вторых, только капитан судна может занести в память системы отпечаток пальца нового пассажира, а Ефим Алексеевич проверяет лично, чтобы все условия соответствовали договору.

– А Богдана? Она же пассажирка другой каюты.

– Ефим Алексеевич взял с собой новый договор, постоялица его подписала при нем.

– А как она себя чувствовала? Вы не помните, что она говорила?

На приятном, идеальным слоем замазанном тональным кремом лице отразилось недопонимание.

– Простите, я хочу понять, почему вы задаете эти вопросы. Вы следователь?

Никакой грубости. Вежливость, легкая улыбка, капелька заискивания, но вместе с тем – настороженная твердость. Надо что-то отвечать…

– Нет, что вы. Просто, как я уже сказала, меня послала ее сестра. Видите ли, она сама сейчас не в состоянии ни с кем беседовать, но местный доктор рассказал ей о состоянии здоровья Богданы. Она не поверила. И просила меня выяснить, как чувствовала себя ее сестра накануне. Она просто не может постигнуть, как это случалось. Вероника – моя подруга, она убита горем, кем я буду, если откажу в этой маленькой просьбе…

– Конечно-конечно, простите, что спросила! – залепетала девушка. – Просто я каждый раз сопровождаю гостей теплохода в этот номер, поэтому впечатления стираются очень быстро, а Марина была с нами в первый раз, вообще, это не входит в круг ее обязанностей, но так получилось, что со мной отправлять было некого, а одна я не справлюсь. В каюте можно находиться только в присутствии пассажира, соответственно, менять белье, полотенца, вытирать пыль – этого нельзя сделать заранее.

– То есть Марина впервые была в люксе, я правильно поняла?

– Именно.

– Тогда можно ее позвать? Я бы хотела и с ней обсудить состояние Богданы.

– Да, конечно.

Лена кого-то подозвала, о чем-то пошепталась, этот человек убежал, а через пару минут к нам подошла красивая блондинка – та самая, с которой разговаривал Громов перед кинотеатром. На груди была табличка – «Марина». И тут меня стукнуло. «Елена не знала Г. Валентин не знал Г. Марина не знала Г». Это могут быть они? Значит, Владлен говорил с ней о каком-то Г., предположительно Горгоне. И с Еленой этой, получается, тоже успел пообщаться. И с каким-то Валентином. Как мне у них спросить?