21 мая 1938 г. польский посол в Париже Ю. Лукасевич заверил американского посла во Франции Буллита, что Польша немедленно объявит войну Советскому Союзу, если он попытается направить войска через польскую территорию для помощи Чехословакии, и что советские самолеты, если появятся над Польшей по пути в Чехословакию, тотчас же будут атакованы польской авиацией.

Посему немцы в преддверии будущего совместного с Польшей похода на Восток, столь страстно желаемого паном Беком и его камарильей — решили все же под сурдинку как-то урегулировать досадное недоразумение — немецко-польские территориальные противоречия.

Типа — «мы же союзники в будущем удушении большевизма, братья, так сказать, по классу — так перестаньте же, наконец, драть с нас три шкуры за прусский транзит, побойтесь Бога!

Ну, дайте ж вы нам построить железную дорогу Берлин-Кенигсберг!»

Между прочим, поначалу Гитлер на фоне остальных германских деятелей выглядел снежно-белым голубем мира. Беспартийный министр иностранных дел «рейха» фон Нейрат особо подчеркнул: «Нашей главной целью остается пересмотр восточной границы». Немецкий националист, имперский министр экономики и продовольствия Хугенберг разъяснил на Лондонской международной экономической конференции в июне 1933 г., что ожидает польского соседа: «Народу без территории» должны быть открыты земли, на которых он сможет создать своей активной расе пространство для заселения». Что характерно — Гитлер тотчас же его уволил.

Гитлер также внешне бесстрастно прореагировал на откровенно дискриминационное для немецких судоходных фирм соглашение о восстановлении мореплавания в Данцигском порту; ничего он не сказал и о соглашении о школьном деле в Данциге, заключенном в августе 1933 г. между вольным городом Данцигом и правительством в Варшаве, которое предоставляло полякам равное количество школьных мест с немецкими школьниками (при том, что поляки составляли едва 10% населения «вольного города»!). Польша была нужна Рейху! И поэтому, как писала «Фелькишер Беобахтер»:

«То, что национал-социалистический президент Данцига заключил с Польшей очень лояльное соглашение, находится в соответствии с внешнеполитической линией канцлера. Это соглашение… представляет собой попытку добиться модус вивенди с Польшей. В основе этого лежит убеждение, что духовно более сильный немецкий народ в процессе постепенной созидательной работы оттеснит поляков и по прошествии нескольких лет вынудит их к отступлению в политическом и духовном плане. Окажись это предположение утопией, то, по мнению фюрера и министерства иностранных дел, еще и позже будет время пересмотреть этот курс, а именно в том случае, если будет существовать мощный немецкий вермахт».

В столь лояльном отношении Берлина к откровенно антинемецким шагам польского руководства лежал сугубый прагматизм. Немцам, как воздух, требовалось установить нормальные торговые отношения с Польшей — их экономика, ориентированная на экспорт, задыхалась в условиях блокады, де-факто объявленной нацистскому государству мощным еврейским лобби Франции и Великобритании.

Статссекретарь имперского министерства экономики Поссе наметил выход Германии из экономических потрясений путем мирного внешнеэкономического проникновения в Восточноевропейский регион. Второй человек после нового министра Курта Шмитта, он в октябре 1933 г. сделал в кабинете министров предсказание о внешнеторговой политике: «Немецкая индустрия, работающая на экспорт, в наступающую зиму возможно, столкнется с очень большими трудностями. Поэтому полагаю необходимым начать активную торговую политику, основанную на принципе взаимности. При этом нужно иметь в виду, прежде всего, экономические районы, в которых можно рассчитывать на то, что немецкие торговцы овладеют рынками». Поссе получил в кабинете министров от заместителя рейхсканцлера фон Папена заверение в том, что и господин рейхсканцлер проводит намеченные линии торговой политики. В качестве панацеи немцы осторожно начали продвигать идею клиринговой торговли — утомительной и долгой, зато избавляющей экономику от зависимости от иностранной валюты.

На фоне этих действий германских экономических властей немецкие торговые круги требовали «восстановления упорядоченных экономических отношений с Польшей». Серьезным побудительным фактором стал новый польский таможенный тариф, который должен был вступить в силу в октябре 1933 г. и был направлен, в первую очередь, против Германии («постаралось» еврейское лобби в Варшаве).

В министерстве иностранных дел Германии утвердилось мнение, что «в процессе проведения политики разрядки напряженности нужно снова начать переговоры с Польшей». Немецкий посланник в Варшаве получил задание подготовить почву для экономических переговоров с польским правительством. Газета «Дойче Виртшафтсцайтунг» так определяла задачу на 1934 г.: намеченные выше экономические меры должны применяться в отношении целого ряда стран (Нидерландов, Швейцарии, Венгрии, Дании, Финляндии, Советского Союза и Франции).

Немцы всячески склоняли Варшаву к заключению взаимовыгодного торгового договора. Но польская сторона захотела подстраховаться в политическом плане. Как только об этом стало известно в Берлине, национал-социалистическое руководство Рейха тут же дружелюбно распахнуло руки навстречу полякам — и сразу же предложило заключить германо-польский договор о ненападении и дружбе, который позже, в январе 1934 г., и был подписан.

Поэтому нет ничего удивительного в том, что в этом же январе 1934 г. закончилась германо-польская таможенная война. Протокол от 7 мая того же года, положивший конец экономическому конфликту между Польшей и «рейхом», в большой мере устранил препятствия во взаимном обмене товарами. Можно было говорить о политическом прорыве к свободной торговле.

Весной 1934 г. немецкий внешнеторговый баланс впервые после 1929 г. снова стал пассивным. В результате существования «ножниц» между импортом и экспортом и без того небольшие резервы валюты значительно сократились, так что положение с вооружением вермахта «оказалось в высшей степени проблематичным». Теоретически перед правительством встала альтернатива: или последовательное развитие военной промышленности со всем вытекающим отсюда экономическим риском, или замедление темпов вооружения, что категорически отвергалось национал-социалистическим руководством.