Заруба знал Военега Горяича в лицо и, признав, перепал и заполошно заметался — знал, видно, уже про «измену» и «воровство» Волчьего Хвоста.

— Охолонь! — хмуро рыкнул воевода. — И кметей своих не вздумай полошить. Ведаю я, что ты про меня слышал — перелёт, мол и взметень. Так?

Любечский голова недоумённо замер.

— А-а… — протянул он нерешительно.

— Не было ничего, — спокойно выговорил Военег Горяич. — Ни заговора, ни мятежа. Было дело тайное, самого великого князя слово и дело.

— Ну-ну, — недоверчиво сказал воевода, приходя в себя. — Басни сказывать мы все горазды…

— А ты сюда глянь, — перебил его Военег Горяич. Он полез пальцами в калиту и вытянул деревянную плашку, присланную от Владимира с вестоношей. Княжье знамено тускло блеснуло серебром. — Признал?

Заруба настороженно глянул и переменился в лице, весь покрылся бледностью. Одним движением он утишил готовых ринуться в драку кметей, подъехал ближе.

— Отколь идёшь и куда?

— Из Чернигова в Любеч.

— А что в Чернигове?

— Замятня была, помогали усмирить, — Заруба осёкся.

Волчий Хвост покивал, задумчиво оглядывая готовый к драке строй любечской городовой рати.

— Сколь с тобой воев? — спросил сухо.

— Две сотни.

— Вот что, Заруба, — сказал, ещё подумав, Военег Горяич. — Пойдём со мной радимичей воевать.

— С тысячью рати? — недоверчиво спросил Заруба, тож оглядывая сотни Волчьего Хвоста.

— Угу, — кивнул тот в ответ. — Только не с тысячью, а с двумя.

Любечский голова помолчал, кусая губы.

— Сколь у меня времени на размышление?

— Нисколь, — отрубил Военег Горяич. — Это приказ.

— Н-но…

— Волей великого князя! — рыкнул Волчий Хвост, стремительно свирепея. — Знамено видел?! Или тебе самого Владимира Святославича доставить?! Не подчинишься, телепень, — ныне же тебя звания твоего лишу!

Лишить градского голову звания мог только великий князь, но про это ни тот, ни другой как-то не вспомнили.

Межа владений северян, полян и радимичей проходит по невеликой речке Песчане — полперестрела в ширину, сажень в глубину, впадающей в Днепр пятью верстами выше Любеча.

На твоих редких перекатах радимские, северские и полянские ребята вместе ловили в детстве раков, купались в речных разливах и загорали, а с ними и грядущий воевода Ольстин Сокол.

Голубой туман плыл над буйной зеленью твоих садов, заволакивая тихие улочки весей, играли в потёмках гудки и сопелки, текли над рекой, переливаясь, песни. Играет мелкой рябью утренний ветерок. Ты плещешь волной на плоский песчаный берег, качаешь камыши и осоку. Хихикают в омутах русалки, а в тёмной чаще зовёт аукалка.

Окрасив в багрец край тёмно-синего неба, встаёт над тобой рассвет. Алеющая полоска зари ширится, и, если вслушаться умеючи, то слышно, как громогласно ржут в отворённых воротах вырия и звонко стучат серебряными подковами по золотой дороге огненно-рыжие и снежно-белые крылатые кони Дажьбога. Небо светлеет, становится всё прозрачнее и стекляннее, одна за другой, от восходной стороны к закатной меркнут и гаснут звёзды, небо из чёрного становится тёмно-синим, потом — лазурным и, наконец — ярко-голубым.

Ох, Песчана, недобрые в этом году рассветы…

Рать Волчьего Хвоста подвалила к Песчане на закате третьего дня, и, едва расставив сторожи и огородив стан рогатками, вои повалились спать. Но поспать спокойно им так и не удалось.

Всего через два часа на правом, полуночном берегу Песчаны поднялся шум, гам и конское ржание. Военег Горяич проснулся от шума и выскочил из шатра мало не полураздетым — без брони, но зато с нагим мечом в руке. А к нему уже скакали вестоноши.

— Радимская рать на том берегу, не иначе…

— По огням считать, так с тысячу будет…

— Самая бы доба сей час ударить на них, — уверенно сказал Заруба, что стоял рядом уже окольчуженный.

Волчий Хвост задумался — всего на миг. Твёрд не дурак, чтобы переть на Киев всего с тысячью воев — это раз. У страха глаза велики и там где дозорные его набранной с бору по сосенке рати углядели тысячу, там вряд ли наберётся больше трёх сотен. А ударить… может оно и самая доба, да только пока подымешь рать, на том берегу только малахольный не поймёт что к чему. Измотают в ночных стычках, благо они на своей земле, а там и Твёрд с главными силами подвалит… он может и сей час уже поблизости.