Примерно такое состояние было и у меня, когда, постояв у ворот, притулившись у деревца, побродив возле будущего парадного крыльца высотки, наконец, поднялся на второй этаж и занял положение в середине мысленно очерченного круга с камушками и использованными электродами на его границах. Оперативников, кстати, не заметил, хотя знал, где они прячутся. Это хорошо. Если не заметил я, то человек, не знающий о засаде, не заметит их и подавно.

Потоптался в этом круге, а потом разложил захваченный с собой раскладной стульчик и сел. Затем достал из кармана «Судоку» и принялся разгадывать первый попавшийся «волшебный квадрат».

Где-то без двух минут шесть послышались шаги. Женские каблучки стучали по бетонным ступеням, словно отстукивали такт какой-то простенькой песенки. В голове моей даже зазвучал мотивчик такой вот песенки, но я постарался его отогнать, и у меня получилось.

Я скосил глаза на «свою» камеру. Вернее, на место, где она была установлена. Потом принял деловой вид, словно крайне захвачен своим занятием. И когда стук каблучков раздался уже в самой комнате, медленно поднял голову…

— Ты? — прозвучало удивленно.

Произведенным эффектом я был доволен.

— Да, — попытался улыбнуться. Наверное, у меня получилось довольно ехидно, поскольку Наталья нахмурилась и, вступив в воображаемый круг, который видели в своих объективах обе спрятанные камеры, остановилась шагах в пяти от меня, теребя замочек сумочки. — А кого ты ожидала увидеть?

— Знаешь, а ведь я ожидала что-то подобное, — произнесла она. — Не случайно же с самого утра у меня ныло вот здесь, — она указала на грудь, где у обычных людей имеется сердце.

— А когда ты убивала Санина, у тебя ничего не ныло? Когда Петра Самохина подушкой душила? — не сдержался я. Впрочем, эти вопросы и должен задать, ведь вызвать ее на откровенность — главная задача этого свидания…

Она как-то странно посмотрела на меня. А потом сказала с печалью в голосе:

— Значит, ты до всего докопался…

— Да, докопался, — ответил с вызовом.

Немного играл, зная, что на меня смотрят две камеры (видно, во мне умер артист, а может, наоборот, родился). Но ничего не мог с этим поделать: хотел выглядеть эффектно и в наилучшем свете. Наверное, в каждом из нас, кроме мазохистов, разумеется, сидит желание казаться лучше, нежели мы есть на самом деле…

— Что ж, молодец, — она как-то зловеще ухмыльнулась, и я еще раз убедился, что это вовсе не Наташка Кудашева, а кто-то другой, чужой, злой, коварный и крайне враждебный мне человек. — А что это тебе дало? Лично тебе?

— Не знаю, — ответил я. — Удовлетворение тем, что справедливость есть…

— Вот! — она победно посмотрела на меня. — Справедливость! Ты спросил, не ныло ли у меня, когда я убивала Санина? — она снова странно посмотрела на меня. — Нет, не ныло. Стояла задача, которую нужно было выполнить.

— Задача? Кто тебе ее ставил, такую задачу? — переспросил я, заметно растягивая гласные.

— Сама ее себе поставила… Антон Путятин — выдающийся талант. А он все время в тени этого проклятого Санина. Несправедливо. И надо было это исправить…

— И ты, выходит, исправила. То есть восстановила справедливость, — сказал я.

— Да, восстановила! — теперь вызов звучал уже в ее словах. — И я рада, что все произошло так, как произошло.

— Рада? — переспросил я, невольно посмотрев на редакторскую камеру. Сейчас я был в наиболее выиграшном ракурсе.

— Да!

— Значит, ты восстанавливала справедливость, — я снова стал работать «на камеру». — Твоего Путятина затирают, а он — гениальный актер. Но ему все время переходит дорогу вовсе не гениальный Санин, так?

— Так! — ее глаза вспыхнули пламенем.

— И устранить с дороги Санина — справедливо… — как бы констатировал я.

— Да, — снова ответила она. — Он к тому же был плохим человеком…

— Путятин, что ли, хороший? — я скривился в иронической ухмылке, за что, как мне показалось, она была готова наброситься на меня, вцепиться в горло (и едва сдержалась, похоже, чтобы этого не сделать).

Вот это любовь… Да нет, это вовсе не любовь. Это уже болезнь. Психическая…

— А как же этот твой гений занял три миллиона рублей и не собирается отдавать? — спросил я.

— Он у Санина деньги не занимал, — ответила Наталья. — И нет никаких документов, подтверждающих заем.

— У меня есть такие подтверждения, — сказал я.

— Ты лжешь! — буквально прошипела Наталья. Она и правда за Путятина готова была растерзать любого, в том числе и меня. Настоящая тигрица!

«А она становится опасной», — подумал я и едва не начал оглядываться в надежде увидеть кого-нибудь из оперативников.