Стёпка улёгся в свою постель, застеленную отцом, обложился любимыми книжками и дисками с музыкой, которые забыл взять в Дальний. Табачок улёгся у него на груди и мурлыкал. Температуры совсем не было, краснота на ноге почти прошла. Московские светила медицины уже не нависали угрозой обследования в воображении Стёпки. Но отец всё равно заставил лежать.

За окном постукивали об асфальт скейтборды друзей, которые ещё не знали, что Стёпка приехал. Зато он знал, что в любой момент может выйти на балкон и помахать им рукой, он откладывал это, растягивая удовольствие от предвкушения радости. Телевизор Стёпка не торопился включать по этой же причине, и компьютер, чуть запылённый, ожидал своего часа.

Отец в соседней комнате разбирал вещи и вдруг притих, а потом сказал вслух:

— Эт-то что такое?

Стёпка отложил книгу и приподнялся на локте, пытаясь через открытую дверь заглянуть в соседнюю комнату. Но отец сам пришёл, неся на ладони большой кривоватый ржавый гвоздь. На кончике гвоздя были следы запёкшейся крови.

— Вот, нашёл в твоем кармане, — металлическим голосом, звенящим от ярости, сказал отец.

Стёпка медленно натянул одеяло на голову и заскулил не от близости наказания, а от неминуемо надвигавшихся снегов Дальнего.

Крысиная нора

Доски забора нагрелись на солнце. На ощупь они были тёплые и занозисто-шершавые. Под штакетинами не торчали крапива и осот: травку ровно и часто подстригали газонокосилкой. Севка вздохнул. В этом доме ему ничего не светит. Раз тут косят траву даже за забором, значит, есть садовник или постоянный прикормленный работник.

В штакетнике, окрашенном в красный цвет, была вся ажурная от резьбы калитка. Севка остановился и заворожённо глядел на почтовый ящик, висевший около калитки. Жестяной ящик скорее напоминал игрушечный дом, чем ящик для почты. Крышка — коричневая кровля дома, спереди — дверь, два окошка справа и слева от двери, сквозь прорези которых виднелся край конверта, который принёс почтальон. Всё было окрашено в яркие цвета, а под окошками и около двери стояли нарисованные горшки с цветами.

«Такой ящик надо в доме вешать, а не на улице, — Севка почесал колючий бритый затылок. — Его и свинтить не грех. Руки чешутся. Это надо, такой соблазн на заборе вывешивать».

Тощий Севка в заштопанных тренировочных штанах, в расхристанной клетчатой рубахе с плеча старшего брата, из-под которой выглядывала голубая замызганная майка, длиннорукий и длинноногий, в потёртых кедах, как загипнотизированный, замер у волшебно-красивого и, наверное, так же волшебно-дорогого почтового ящика.

— Мальчик, тебе чего?

Севка присмотрелся и разглядел за резными сердечками, кружочками и ромбиками калитки оранжевый сарафан в белый цветочек, загорелый локоть и облупившийся носик хозяйской дочки.

— Вам работник нужен? — Севка хрипловатым от смущения голосом уточнил: — Копать, пропалывать.

— Сейчас у мамы спрошу, — девчонка повернулась и побежала по дорожке.

Севка прильнул к калитке, глядя вслед. Мелькали загорелые икры, по розовым пяткам звонко хлопали оранжевые шлёпанцы, и подол сарафана лисьим рыжим хвостом мотался из стороны в сторону.

«Ох уж эти дачники, — Севка достал сигарету из кармана, а через секунду, морщась, скосил глаза на её дымившийся кончик. — Едкие же у папани сигареты… — он вернулся к мыслям о дачниках. — На огороде вырядятся так, будто в город собрались. Перед кем красоваться? Их же за забором никому не видно».

— Что это ты с таких лет табаком травишься?

Он не заметил, что к калитке подошла хозяйка, и вздрогнул. Торопливо отбросил сигарету, но, увидев, что женщина проследила взглядом за упавшим окурком, поднял его, обжигая пальцы, затушил и сунул в карман.

— Ты хотел поработать? — хозяйка открыла калитку. — Проходи, работник.

На этой дачнице было шелковистое платье почти до земли, кремовое, с алыми ромбами и кругами. Севка приуныл. «Эдакое платье мне точно будет не по карману. Если она на даче такие шмотки носит, какие же у неё в городском шкафу висят?»

Через полчаса Севка уже скинул рубашку и остался в тёмной от пота майке. Он таскал к сараю брёвна, брошенные после стройки посреди двора. Прикормленный рабочий загулял, и Севка получил работу.

Поверхность брёвен выглядела трухлявой, а внутри они оказались вполне целыми и оттого тяжеленными. Севка изгибался, пыхтел, но тащил. Насажал заноз и набил новых мозолей вдобавок к старым. В одном из брёвен устроила засаду орава рыжих муравьёв. Они заползли по рукам под майку работнику и отчаянно его покусали. Севка сдёрнул майку и вытряхнул налётчиков. Присел на бревно отдохнуть и закурил.

— Опять куришь? — девчонка выглянула из-за стены сарая. Она, видно, всё время там стояла, приглядывая за Севкой. — А что у тебя за татуировка? Наклейка?