Шрифт:
Из душевой он прошел в следующее помещение, в котором стоял острый запах стирального порошка. На большом столе, сколоченном из досок, лежала груда одежды. Кабанов порылся и вскоре нашел вполне приличные джинсы с небольшими дырками на коленях и заштопанную в нескольких местах синюю кофту.
Одетый, распаренный, разомлевший, он пошел далее, изучая и восхищаясь этим разумно организованным миром добра, чистоты и тепла. В следующей комнате его посадили на табуретку, повязали на шее простыню и электрической машинкой очистили голову от мерзкой, спутавшейся растительности. От всех этих процедур в теле появилась такая вертолетная тяга вверх, что Кабанов на всякий случай прижался к стене.
— Тебе плохо? — спросила его санитарка.
— Мне хорошо, — ответил Кабанов.
Далее он прошел в столовую, где на фарфоровых тарелках с игривой надписью «Общепит» подали овсяную кашу с подливкой, хлеб и сладкий чай. Кабанов быстро управился со своей порцией, а потом вызвался в посудомойщики и целый час вместе с тарелками отмывал и согревал свои руки под струей горячей воды. Из столовой в составе безмолвной, шаркающей ногами толпы остриженных и накормленных людей он прошел в очередное помещение (Кабанов со счета сбился, из скольких комнат состоял этот длинный и благодатный конвейер). Это была спальня со стройными двухъярусными рядами манящих коек. Между ними вклинились тумбочки, на которых лежали потрепанные книжки и шахматные доски.
«Как здорово все у них устроено! — думал Кабанов. — Не пройдя санитарную обработку, не попадешь в спальное помещение. Здесь — вершина, апофеоз пути от грязи к чистоте!»
Он сыграл в шашки с мужиком, который привел его сюда, затем почитал старые газеты, из которых узнал много нового — и про Ирак, и про выборы на Украине, и про американского президента, удивлялся, качал головой, цокал языком. За полчаса до отбоя Кабанов добровольно напросился в уборщики и с удовольствием вымыл в спальне пол теплой водой.
«Вот совершенная организация! — с восторгом думал он, ползая под койками с тряпкой в руках. — Почему бы и в нашем подземелье не сделать так же? Прежде чем идти в спальню, будь добр — помойся. А в спальне поставить столы с шашками и подшивками газет. И назначать дежурных, которые будут следить за порядком и чистотой. А под столовую отрыть отдельное помещение с варочным отделением, посудомоечной и раздаточным окном…»
Его так увлекли мысли об усовершенствовании подземелья, что он и не заметил, как перемыл всю спальню. Наблюдавший за ним санитар одобрительно похлопал его по плечу и с неким затаенным смыслом сказал:
— Приходи в мою смену. Не обижу…
И подмигнул. А фантазия понесла Кабанова в далекий и несовершенный подземный мир. Лежа на необыкновенно мягкой койке и глядя в темный потолок, он мечтал, как проведет в подземелье свет, установит обогреватели, вентиляторы, лифты, которые будут поднимать и опускать груз на различные ярусы; и там появятся кинотеатры, спортивные залы, бассейны с солярием, библиотеки и даже театр. Кабанову вдруг нестерпимо захотелось самому написать пьесу о борьбе за должность Командора и поставить спектакль, в котором примут участие обитатели подземелья… И только когда рядом кто-то зашелся в туберкулезном кашле, Кабанов вырвался из плена сладостных грез и пристыдил себя: «С ума сошел? О чем я мечтаю? Да пропади он пропадом, этот подвал! Дивизия Дзержинского его с землей сровняет и поставит камень с надписью: «Здесь мучились в неволе рабы XXI века!»
Глава 13
Кабанова разбудили раньше остальных обитателей приюта и велели идти в столовую на раздачу. Кабанов хоть и не выспался, но все же за общественное поручение взялся с удовольствием. В то время как он расставлял на столах тарелки с пшенной кашей, стаканы с чаем и раскладывал хлеб, в столовую в сопровождении начальника приюта зашел милиционер. Стуча заснеженными ботинками по полу, отряхивая от снега шапку, он громко говорил, что здесь, как всегда, воняет, и пол скользкий, и ни к черту поставлен контроль за посетителями.
— Филиппов! — гремел милиционер, излучая вокруг себя уличный холод и свежесть. — Как я учил тебя вести журнал регистрации?
Начальник приюта, с бледным и рыхлым, как отварные свиные ножки, лицом, вздыхал, разводил руками и сетовал на скромные бюджетные вливания. Милиционер его объяснения не принимал и шлепал большой, как теннисная ракетка, ладонью по учетному журналу.
— Возьмем только вчерашний приход! Глянь сюда, Филиппов! — Милиционер стал тыкать пальцем в неряшливо написанные слова, похожие на заграждение из колючей проволоки. — Это что такое? Бердуплыев Хамадрил Приогрович…
— Но он так представился, — начал оправдываться начальник приюта. — А паспорта у него нет, говорит, украли.
— Да и без паспорта понятно, что фамилия придуманная. Где ты видел, чтоб такие фамилии были? Пердублы… тьфу! Язык поломаешь! А это вот что — Хатакура. Японцы у тебя ночуют?
— Бог с вами, Михал Сергеевич! Японцев у нас отродясь не было.
— А фамилия-то японская! Ты мне хоть одного узкоглазого покажи! Или вот — Кабанов Артем Анатольевич (услышав свою фамилию, Кабанов вздрогнул, поставил тарелку на стол и невольно, бочком-бочком, стал продвигаться к выходу). Почему я должен выяснять, реальная это фамилия или придуманная?