Переброшенный через ров старый, поддерживаемый ржавыми цепями мост давно не поднимался и не охранялся. Когда-то служивший надежной опорой борьбы с иноземцами, теперь покинутый, замок стоял открытый, частью разрушенный, посещаемый лишь в дни ярмарок и храмовых праздников.

Печать запустенья и уныния лежала на всем, что предстало перед глазами Саввы и Стахора, когда они вошли на просторный двор замка. Это чувство усиливал ленивый перезвон двух колоколов небольшой деревянной церкви, прижавшейся к углу огромной стены.

Православные отмечали «день усекновения главы Йоанна Предтечи» [11] и только что отслужили панихиду «о воинах, убиенных за веру». Это был местный храмовой праздник. Обычно в такие дни устраивались шумные «фесты», но, по приказу нового старосты, теперь «фесты» разрешались только в дни католических святых, а православным жителям Лиды дозволили лишь небольшую полдневную ярмарку.

Площадь пустела раньше времени. Разъехались окрестные крестьяне, разошлись городские торговцы и нищие. Продавцы браги, сладостей и лепешек укладывали непроданный товар возле покосившегося двухэтажного деревянного дворца, построенного шестигранником.

– Смотри, какие хоромы дивные, – указал Савва Стахору на дворец, – поди, на русской земле мы таких не видели.

Дворец действительно был необычен.

Он грубо сочетал в себе венцы старославянских строений с узорами азиатских надстроек, шатровой крышей и узкой, лабиринтом окружающей стены, запутанной галереи.

– И на нашей земле другого такого не сыщешь, – сказал проходивший мимо Саввы пожилой разносчик.

– Отчего такое? Чей это дом?

– То не дом, а двор Тохтамышев, – пояснил разносчик, задерживаясь.

– Так вот он каков! – невольно воскликнул Савва!

Разносчик внимательно оглядел пришельца и продолжил:

– Слыхал, небось, про такого царя татарского, Тохтамыш-хана? Еще при князе Витовте спасался он на Литве, тогда и двор сей ему пофундовали. Теперь давно пуст. Скоро обвалится, да нам он без пользы. Разве опять какого татарского хана в гости дождемся… – невесело улыбнулся разносчик.

– А других гостей не ждут в сем дворе? – глядя в упор, негромко спросил Савва.

Разносчик ответил ему таким же взглядом, потом, отвернувшись в сторону, словно нехотя, объяснил:

– Мы гостям добрым рады… да место это… одним словом, нехрещеное. Говорят, там всяко бывает. Не знаю, верить ли, нет ли… Твой, что ли, сынок? Звать-то как? – неожиданно закончил он, ласково погладив Стахора по голове.

– Мой, – ответил Савва, – а зовется Стах – всем панам на страх!

– Доброе имя, – чему-то обрадовался разносчик, – что ж, покажи Стаху ханский двор, коли не боишься, – и, взвалив на плечи перевязанный полотенцем лоток, удалился.

Савва оглянулся. Кругом не было никого, только сторож закрывал большим висячим замком церковные двери. Взяв Стахора за руку, Савва вошел в полуоткрытые решетчатые ворота Тохтамышева дворца.

Узкий темный коридор уводил от ворот влево, огибая середину главного здания. С обеих сторон поднимались высокие бревенчатые стены, кое-где прорезанные низкими арками со следами погнившей, обвалившейся узорной резьбы. На стенах, на небольшом расстоянии друг от друга, висели тяжелые кольца железных оков-ошейников. Стахор замедлил шаг и прижался к отцу. Савва прошептал:

– Не бойся, сынок…

Но, видно, и ему было не по себе в холодной темноте заброшенного дворца. Мысли невольно обращались к слышанному раньше о «нехрещеном месте» в городе Лиде. Еще гоняя плоты по Припяти, наслушался Савва от разных людей о чудесах и волшебствах.

Веселый бродяга Григорий Жук, побывавший во многих местах, однажды рассказал, как, придя в город Лиду, он заночевал в пустом ханском дворце и чуть не умер от страха. В полночь из подземелья вышли на волю духи перекопских князей, собравшись в круг, стали о чем-то совещаться без слов и пить кобылье молоко из человеческих черепов. Григорий божился, что и его хотели заставить выпить, да он вынул из-за пазухи полштофа вина и давай подливать татарам в их пойло, а сам при этом «Отче наш» громко читал. Татары зашипели от злобы, но сделать ничего не могли и ушли обратно, в землю…

Небось, придумал Жук для потехи, да не робкого десятка был и Савва, а все ж… чем черт не шутит. Не из-за себя, из-за сына начал читать молитву. И только дошел до слов: «…да приидет царствие твое…», как откуда-то снизу донесся приглушенный человеческий голос. Савва вздрогнул и остановился. Стахор крепко охватил его руку. Затаив дыхание, они услышали, как кто-то невидимый торжественно произнес:

– Дай, боже, ясновельможному князю дожить до лепших утех и пожитков.

– Дай, боже! – хором ответило ему несколько голосов.