В глазах у Янки блеснул огонек, но тут же погас.

– Как на луг? Кругом мины и охранение. Приведут к командиру, тогда сам знаешь, а на том берегу фрицы, заметить могут.

– Проберемся, – шептал Генька, – я знаю как. Мы же сами помогали мины ставить. Нам только до кузницы и по каналу, там совсем-совсем незаметно. А щуки во какие! Наверняка штук двадцать, не меньше, вытащим.

– Если бы, когда потемнеет…

– Когда стемнеет, щуки уйдут, – горячился Генька. – Скажи, что ты просто боишься!

Это задело Янку. Он был моложе своего друга на полтора года и тянулся за ним как за старшим.

– Ты думаешь, проберемся? – спросил Янка, неторопливо поднимаясь. Генька вскочил.

– С закрытыми глазами пройдем. Я уже острогу приготовил. Тут от одного рыбака осталась, да все боялся, что ты струсишь.

– Ну что ты… Тоже нашел трусливого! – презрительно усмехнувшись, ответил Янка и стал разматывать бинт на левой руке.

– Все еще болит? – спросил Генька.

– Нет, просто от командира скрывал, – прошептал Янка, словно боялся, что кто-нибудь подслушает его. – С меня матрос слово взял, чтобы раньше времени не показывал…

– А у меня сильно жгло, теперь ничего, – храбро заявил Генька. Расстегнув рубаху и прижав подбородок к груди, он посмотрел на свою грудь, где на воспаленной коже выступали синие точки недавно сделанной татуировки – звезда и якорь.

Янка разглядывал свою руку. В треугольнике, между большим и указательным пальцами, синие точки изображали соловушку.

Когда Янка прижимал большой палец к указательному, соловушка как бы складывал крылья; когда же отводил, – птичка словно собиралась вспорхнуть.

– Здорово получилось! – одобрил Генька.

Недавно они подружились с молодым солдатом из вновь прибывшей части. Солдат был необыкновенно веселый, слыл храбрецом и мастером маскировки, а главное, он обладал несомненным талантом звукоподражателя и фокусника. Под большим «секретом» солдат признался ребятам, что в пехоту он попал случайно, по ошибке военкомата; истинное же его призвание – флот. В доказательство он показал руки и грудь, пестревшие якорями, звездами, серпом и молотом, русалкой и пробитым стрелою сердцем. Недаром все называли его «матрос» и редко по фамилии – Ивакин. Генька давно решил сделать себе какую-нибудь татуировку и однажды поделился с матросом. Вслед за Генькой и Янка с такой же просьбой обратился к солдату.

– Смелых бог метит, – шутил матрос, накалывая рисунки. Затем добавил: – Теперь вы не мальчики, а мужи!..

На рассвете солдат Ивакин лежал в сырой канаве, подстелив под себя старый ватник, укрывшись сухими стеблями камыша. Он лежал почти у самой реки, на другой стороне которой виднелись две деревянные вышки и врытые стоймя, отесанные бревна ограды, напоминавшие древний русский острог. За оградой – немецкий гарнизон.

Уже три дня на обоих берегах было тихо. Редкие донесения, с трудом добываемые с того берега, говорили о том, что противник не собирается переходить в контратаку. Прошла еще ночь, наступил четвертый день.

Острый глаз «матроса» начал уставать от однообразия чуть дымящейся туманом реки, тускло желтевшего косогора на том берегу и голых кустов у воды.

«Матрос» уже стал развлекать себя воспоминаниями, когда в самом уголке поля зрения словно бы что-то мелькнуло. Рассчитывая каждое движение, боец осторожно повернулся направо и застыл.

Невдалеке темнели развалины старой кузницы, торчали столбики заграждения и белели лысины задержавшегося снега. Ивакин решил, что, вероятно, мелькнула малая птичка или проскочил заяц…

А Генька и Янка ползли, прижавшись к земле, вдоль небольшого углубления за кузницей. Они добрались до сточной канавы, идущей к самой реке, и тут, уже на корточках, достигли кустов ивняка. Теперь оставалось только спуститься с бугра и под берегом выйти в ложбину за толстыми, обожженными ветлами. Янка было туда и направился, но Генька схватил его за руку.

– С ума сошел… Не помнишь? – зашипел он. – Смотри! – Рукояткой остроги Генька показал на маленькие, едва заметные, холмики мокрой земли и прошлогодних листьев. Он потянул застывшего Янку левее, к черневшей воронке от разрыва снаряда.

Река была рядом. Охранение оставалось позади. От Ивакина мальчиков скрывали деревья и высокий берег, от немцев – уходящий вправо косогор на изгибе реки и высокие груды беспорядочно сваленных выкорчеванных пней. Мальчики осторожно выглянули из-за края воронки.

Прямо перед ними на небольшом, залитом водой лугу стояла группа деревьев. Дальше, в тумане, глухо шумела речка, и за ней виднелся только шпиль крыши сторожевой вышки.

– Вон где фрицы, – прошептал Генька, ткнув в сторону шпиля.