Форест услышал приглушенный голос: «Вызовите его ко мне». Он был безвестным помощником конгрессмена, не заседавшим ни в одном комитете, связанном с разведкой или зарубежными делами. Он не имел никакой реальной возможности получить доступ к Уильяму Кейси, главному разведчику США, но внезапно и почти без усилий Форест оказался в кабинете директора и мог поговорить с ним как один рыцарь с другим.

Подобные события странным образом влияют на энтузиастов вроде Фореста. Кейси похвалил молодого человека за усердие и отослал его к другому доброму католику, Эду Гиновицу, помощнику заместителя директора по оперативным вопросам. Гиновиц говорит, что Форест понравился ему и он всерьез отнесся к молодому человеку. «Давайте скажем прямо: он был крайне правым радикалом, — вспоминает Гиновиц, — но этот парень выступал из лучших побуждений. Он хотел помочь, и, по словам Кейси, его верительные грамоты были в полном порядке. Поэтому я провел с ним некоторое время и обнаружил, что у него есть масса неплохих идей».

По правде говоря, Форест не смог наладить отношений почти ни с кем из других сотрудников Агентства. Авракотос, которого попросили встретиться с ним, вспоминает: «Он был странной залетной птицей, а кроме того болтал всякую ерунду». Но теперь благодаря рекомендации Чарли Шнабеля настойчивый мальтийский рыцарь сидел в кабинете Чарли Уилсона, и конгрессмену нравилось то, что он слышал.

Форест объяснил, что после возвращения из Афганистана он осыпал бюрократов запросами в попытке выяснить, занимается ли кто-либо в американском правительстве проблемой изготовления высокотехнологичного, но простого в использовании оружия для афганских повстанцев. Никто этим не занимался даже в ЦРУ или в военных кругах. Но, по словам Фореста, он обнаружил группу умельцев в подразделении тактической сухопутной войны в Пентагоне, у которых было много идей насчет портативных устройств для моджахедов. Они с удовольствием предложили бы свои разработки, если бы им дали такую возможность.

Форест занимал такое низкое положение на тотемном столбе власти в Вашингтоне, что никто из официальных лиц в Пентагоне даже не хотел слушать его, не говоря уже о том, чтобы выбить из конгресса финансирование программы разработки и производства легких и экзотических орудий убийства. При лучших обстоятельствах проведение плана по финансированию традиционных вооружений через Конгресс занимало не менее одного года. Но это правило не действовало для Чарли Уилсона, когда он обратился к своим коллегам из Комиссии по ассигнованиям с просьбой найти кратчайший путь и воплотить мечту Фореста в действительности. Через несколько недель слушаний невероятного предложения Фореста Чарли пришел с совместного заседания комитетов по ассигнованиям Конгресса и Сената, получив согласие на финансирование самой необычной программы вооружений последнего десятилетия.

Официально она называлась «программой усовершенствования вооружений», но с таким же успехом ее можно было называть «личным военным сундуком Чарли Уилсона». Одной из самых необычных особенностей этой программы был пункт, освобождавший ее от необходимости следовать правилам и постановлениям, применяемым ко всем остальным программам разработки и производства вооружений под эгидой Пентагона. Уилсон знал, что такая радикальная мера не имела шансов на осуществление, если не заручиться поддержкой министра обороны Каспара Уайнбергера.

Благодаря Джоанне и ее тщательно организованным званым ужинам Чарли имел светское знакомство с Уайнбергером. Кроме того, несмотря на свой статус либерального демократа, он в течение четырех лет был важнейшим союзником министерства обороны в подкомиссии по оборонным ассигнованиям, голосуя за каждую инициативу Рейгана по наращиванию гонки вооружений. Однажды во время слушания он даже сказал Уайнбергеру: «Господин министр, я многого не понимаю, а с некоторыми вещами просто не согласен. Но поскольку вы говорите, что они имеют важное значение, я буду голосовать за все». С точки зрения Чарли, он многое сделал для Уайнбергера и теперь настало время возвращать долги.

За завтраком с министром обороны Уилсон начал с заявления «мне нужно всего лишь десять миллионов», но затем наступил щекотливый момент. Для начала он хотел, чтобы Пентагон полностью освободил программу от всех ограничений и установленных правил, включая размещение заказов на конкурентной основе. Он утверждал, что для этого нет времени. Моджахеды сражаются и умирают за Америку. Они воюют против главного врага США, и никто в правительстве не пытается создать новые устройства и вооружения, которые могут дать этим первобытным бойцам за свободу шанс на победу. Деньги — не проблема, говорил Уилсон. Шла война, и он хотел, чтобы Уайнбергер позволил самым хитроумным изобретателям и конструкторам Пентагона осуществить свои замыслы и приступить к производству смертоносного товара в течение нескольких недель. Уилсон поставил одно последнее условие: он хотел получить определенный контроль над программой. Судя по воспоминаниям конгрессмена, Уайнбергер сначала выразил сомнение в законности такой программы, но это продолжалось недолго. В конце концов он заявил, что Чарли может рассчитывать на его поддержку.

Остальное не составляло труда. Теперь Чарльз Уилсон руководил собственной невидимой программой экзотических вооружений стоимостью десять миллионов долларов в год. Иногда, сидя в своем офисе, он чувствовал себя актером, играющим роль «М» в романе о Джеймсе Бонде, который вызывает к себе самых оригинальных изобретателей и решает, какие устройства и оружие понадобятся борцам за свободу.

Первоначально Уилсон намеревался финансировать эту программу через ЦРУ, чтобы Гаст мог возглавлять ее, но Авракотос не захотел принимать в этом участия. Прошло полтора года с тех пор, как Чарли выделил деньги на закупку швейцарских «Эрликонов», но ни одно из этих орудий еще не поступило к моджахедам. Раздраженный Уилсон начал бомбардировать агентство запросами о возобновлении контракта с израильтянами для производства «Лошадки Чарли» — оружия, которое конгрессмен заказал инженерам Цви Рафиаха для нужд моджахедов.

Но привлечение израильтян к исламскому джихаду и тайной войне ЦРУ было неприемлемо для Авракотоса. Он не мог пойти на сделку с Израилем по многим причинам. Для начала такая сделка могла бы привести к разрыву отношений с саудовцами, выделявшими половину денег для афганской программы. Кроме того, зачем рисковать и навлекать на себя гнев легионов мусульман по всему миру, которые придут к самым непредсказуемым выводам, если станет известно, что ЦРУ поставляет израильское оружие для джихада?

У Авракотоса была еще более сложная проблема, которой он не собирался делиться с Уилсоном. Она заключалась в его подозрениях о роли Израиля в отношениях с Оливером Нортом, Белым Домом и позорной сделкой с Ираном по схеме «оружие в обмен на заложников». С тех пор как он узнал об операции Норта, то почуял приближающуюся катастрофу. Чем больше он узнавал, тем тверже убеждался в том, что израильтяне заманили наивного и неопытного Оливера Норта в ловушку, а вместе с ним и правительство Соединенных Штатов. Он неоднократно пытался уберечь Агентство от участия в скандале, который впоследствии получил название «Иран-контрас». Как выяснилось, ему не хватило сил для достижения успеха, но он был решительно настроен не допускать израильтян к любым оружейным заказам ЦРУ, связанным с Афганистаном.