Гаста могли выбрать для поездки вместе с Коганом и по другой причине. Джону Макмэхону не понравилось исправлять ущерб, нанесенный Коганом во время последнего брифинга у конгрессмена. «Макмэхон хотел показать Уилсону, что мы не маменькины сынки, а крутые парни», — говорит Авракотос.

Перед пятнадцатиминутной поездкой на Капитолийский холм Авракотоса познакомили с грехами конгрессмена Уилсона: пьяница, взяточник и безнадежный волокита, от которого можно ожидать лишь неприятностей. Но, в отличие от Когана, Авракотосу хотелось посмотреть на этого Хантера Томпсона из Конгресса.

Авракотос предвкушал тот момент, когда он войдет в офис конгрессмена и увидит знаменитых «Ангелов Чарли». Ему понравились портреты Трумэна и Рузвельта на стенах, статуя Черчилля, огромная картина с изображением Джорджа Вашингтона при Вэлли-Форж, фотографии моджахедов и карта мира, занимавшая целую стену в кабинете Уилсона. Но конгрессмен попал в золотую жилу для Авракотоса, когда завел разговор с Коганом, «От него словно исходило сияние, — вспоминает Гаст, — и я чувствовал, что он испытывает интуитивную неприязнь к Чаку Он был единственным из известных мне конгрессменов, кто произнес слово «е…ный» за первые сорок пять секунд беседы».

Первым делом Уилсон принялся расспрашивать Когана о том, нашло ли ЦРУ подходящее оружие для борьбы с Ми-24. Такой вопрос неизбежно вынуждал представителей Агентства перейти в оборону Единственный реалистичный ответ был «пока ничего не нашли», но Авракотоса раздосадовало, что Коган тянул время, прежде чем признать эту простую истину.

«Хорошо, тогда как насчет “лошадки Чарли”?» — нетерпеливо спросил Уилсон. Коган объяснил, что моджахеды никогда не примут оружие от Израиля, и это поставит под угрозу отношения с саудитами, которые дают половину денег. «Если это единственная проблема, я могу попросить своих израильских друзей нарисовать свастики на пушках», — сказал Чарли.

«Коган выглядел так, словно я пернул, — вспоминает Уилсон. — Он всегда принимал такой вид, когда кто-нибудь бросал ему вызов». Несомненно, положение усугублялось тем, что Уилсон упорно называл Когана «мистером Кобурном», несмотря на все поправки. Авракотос с удовольствием наблюдал, как его начальник передергивается от отвращения.

Уилсон перешел в наступление, забрасывая вопросами «мистера Ко-бурна», который не знал, как ответить на обвинения конгрессмена, что ЦРУ сидит сложа руки. Уилсон заявил, что они с Доком Лонгом не намерены больше ждать. Они обсуждают вопрос о специальных ассигнованиях на приобретение «Эрликонов». Что думают сотрудники Агентства об этих портативных зенитных установках швейцарского производства?

Уилсон адресовал этот вопрос Авракотосу, которого представили как эксперта по зенитным вооружениям. «Не знаю, что это за херня», — ответил Авракотос. Это не произвело ни малейшего впечатления на Уилсона. «Я думал, его притащили сюда как немую куклу, которая будет выслушивать мои оскорбления, — говорит Уилсон. — Я вообще не воспринимал его всерьез». Кроме того, конгрессмен сразу же обратил внимание на внешность Авракотоса. «У него был мужицкий вид, и он носил эти гребаные темные очки, явно купленные в дешевом супермаркете. И грубые ботинки на толстой подошве. Он выглядел как настоящая дешевка».

Авракотос, сидевший по другую сторону стола, получил совершенно иное впечатление от Уилсона. Ему нравилось, как конгрессмен цепляет Когана непрестанными упоминаниями о своем тесном знакомстве с Зией и Ахтаром, о своей техасской благодетельнице, имевшей постоянный доступ к пакистанскому диктатору, и о контактах с высокопоставленными чиновниками из Пентагона, которые рассказывают ему, как ЦРУ должно вести эту войну. Уилсон даже сообщил Когану, что его близкий друг, министр обороны Египта, готов продать 894 ракеты SA-7 класса «земля—воздух» для поставки моджахедам. Читая между строк, Авракотос понимал: Уилсон говорит, что, поскольку Агентство ничего не делает для борьбы со штурмовыми вертолетами, он собирается взять дело в свои руки.

Когану удалось довести Уилсона до белого каления пространной речью, в которой он объяснял, почему Агентство не может поставлять «Эрликоны» в Афганистан. Это было связано с неписаным правилом «правдоподобного отрицания», согласно которому в тайной войне с Советским Союзом допускалось использовать только оружие советского происхождения.

«Но почему?» — вызывающе спросил Уилсон и сослался на президента Рейгана, который публично признал американскую помощь моджахедам.

Когда разговор зашел в тупик, Авракотос ощутил некоторую цеховую солидарность и вмешался, чтобы спасти положение. «Мы серьезно рассмотрим ваше предложение, — сказал он с необычной для него дипломатичностью. — Мистер Коган абсолютно прав в том, что такие меры у нас не приняты, но я прослежу, чтобы мои эксперты во всем разобрались».

Обратная поездка в Лэнгли была сплошным удовольствием для Авракотоса. «Какому боссу понравится, когда с него снимают стружку перед подчиненным?» — с улыбкой говорит он. Коган большей частью молчал и лишь обмолвился, что больше не желает видеть Уилсона. С другой стороны, Авракотос почувствовал родственную душу в конгрессмене, который обладал властью, не стеснялся забористых выражений и не боялся признать, что он хочет поквитаться с русскими за Вьетнам.

Тем временем Уилсон на Капитолийском холме находился в центре бурной деятельности — началось очередное ежегодное заседание Комиссии по ассигнованиям. Министры и заместители министров, представители ВМС, армии и ВВС и оборонные подрядчики из «Дженерал Дайнэмикс», «Макдонелл-Дуглас», «Дженерал Электрик», «Локхид» и LTV выстроились в очередь, ожидая возможности изложить свои аргументы неизменно внимательному конгрессмену, возглавлявшему комиссию по национальной обороне. Деннис Нейл тоже явился вместе с главными получателями зарубежной помощи: Цви Рафиахом от Израиля и Мохаммедом Абу Газаля от Египта.