— Верно, — поспешно сказал Борис. — Послушай, что я тебе скажу — я попрошу Арабеллу, знаешь ли, легче отнестись к этому, так сказать… а ты в свою очередь постарайся… ну, в каком-то смысле, не обращать на это внимания… как некий метод, о'кей?

Он заговорщически подмигнул ей как раз тогда, когда появилась Арабелла с сияющими от радости глазами.

— Хорошо, — сказала она, — теперь мы работаем?

Борис встал и помог подняться Памеле.

— Да, приступим, — сказал он в своей лучшей манере Лоуренса Оливье. — Начнем сначала, не так ли?

Памела умоляюще взглянула на него, прежде чем отойти на несколько шагов в сторону, чтобы он смог поговорить с Арабеллой наедине — но Арабелла сама воспользовалась случаем.

— Ну, — поспешно зашептала она, — как ей это понравилось?

Борис кивнул, подал Сиду знак сомкнутыми в кружок большим и указательным пальцами и подмигнул ему.

— Ей понравилось это, — сказал он, — она в восхищении.

Арабелла была в восторге.

— О, замечательно, замечательно!

— Прекрасно, — сказал Борис, — продолжай в том же духе, слышишь?

Она сжала его руку.

— О, можешь на это рассчитывать!

В тот день в час пополудни Липс Мэлоун вернулся из двухдневной поездки в Париж с миссией чрезвычайной важности. В его задачу входило прочесать улицы, клубы и публичные дома на Монмартре и Елисейских полях в поисках девушки, чьи ноги и зад соответствовали определенным частям тела Арабеллы — по крайней мере, были достаточно похожи, чтобы в крупном плане дядиного проникновения не была заметна подмена другой девушкой. Липс хорошо преуспел в этом деле, учитывая то короткое время, за которое он все провернул. Ей было двадцать — как она утверждала, и она действительно не выглядела намного старше — темные глаза и правильный цвет кожи. После усердной работы Дю Кувьера, включая стрижку волос, сходство стало совершенно удивительным. Самое важное, что у нее была такая же стройная и гибкая талия, как у Арабеллы, те же длинные, немного округленные ноги танцовщицы и тот же великолепный зад — знаменательная часть, предназначенная для серебристого экрана.

Ее звали Иветта, и ее цена была сотня франков, приблизительно 35 долларов, за то, что она называла «acte normal» [16] — все отклонения от этого могли быть обсуждены. Узнав о сути работы, и что это может занять у нее около двух дней, она произвела некоторые подсчеты и объявила, что ее цена будет 4800 франков.

Липс, привыкший покупать все оптом, или, по крайней мере, со скидкой при покупке в больших объемах, никак не мог врубиться.

— Сорок восемь сотен франков? Это пятнадцать сотен долларов, черт возьми! Как ты это скумекала?

— Я думаю, один час на клиента, — сказала она, — это будет одна сотня франков в час, умноженная на сорок восемь часов, как раз составит сорок восемь сотен франков.

— Но как насчет сна? — поинтересовался Липс, — ты что, никогда не спишь?

Она пожала плечами.

— Иногда я работаю по сорок восемь часов без сна. — Затем добавила: — Кроме того, Арабелла богата, то же относится и к кинокомпаниям.

— О'кей, — сказал Липс, — какого черта. — На самом деле он был готов выложить более высокую сумму за нужную девушку, а Иветта была нужной… как признали Борис и Сид, встретившись с ней в студии.

Перед ланчем внезапно пошел дождь, на целый день положив конец съемкам у озера, поэтому съемочной группе пришлось возвращаться в студию, что было, вероятно, не так уж плохо, поскольку Памела дважды достигала высшей точки и была очень близка к изнеможению.

При первом дубле она больше расслабилась вначале — лежала с закрытыми глазами, ее руки были закинуты за голову, как будто связанные за запястья, тело ее медленно извивалось, симулируя отклик… в то время как Арабелла, стоя на коленях между ее ног, ласкала ее груди и ритмично проводила языком вверх и вниз по губам влагалища, каждый второй или третий раз делая паузу, чтобы энергично поиграть с ее клитором.

Затем, когда камера передвинулась очень близко, она перевела руки от грудей на губы влагалища и медленно их раздвинула.

— Ты снимаешь это? — спросил шепотом Борис у Ласло, имея в виду блестящий жемчужно-розовый клитор, обнаженный раскрытыми губками, в то время как Арабелла на мгновение замерла, задумчиво глядя на него, как бы в предвкушении, прежде чем потянуться к нему таким же розовым языком.

— Снял, — зашептал Ласло в ответ, — освещение было прекрасным.

Целью съемки было именно это — уловить момент мерцания света на кончике клитора, и Арабеллу проинструктировали на мгновение остановиться, прежде чем высунуть подобно ящерице язык и затем медленно загородить это чудо своим прекрасным ртом.

После этого она просунула руки под ягодицы Памелы (которые ранее описывала как «подобные двум губчатым мускусным дыням») и губами и языком с возобновившимся рвением взялась за дело, заставляя несчастную Памелу вздыхать и стонать, закрыв глаза, откинув назад голову и поворачивая ее из стороны в сторону.