— От сумы нас, Матвеич, Христа ради, избавь. Хоть хлеб с водой, хоть горе с бедой, только не с сумой, — тяжело ворочая языком, говорил Фома.

— Про какую суму вы болтаете? Кто вас сюда созывал?

— Бабы прогнали! — прямо заявил Кузьма. — Сразу: марш нам по шеям!

— Бабы? — удивился Алексей.

— Так точно!

— Не понимаю, — пожал плечами Алексей. — При чем тут бабы?

— Слышь, не хотим, говорят, как атмисски артельщики, нищими быть, с сумой ходить.

— Опять эти атмисски…

Запыхавшись, словно за ней гнались бешеные собаки, бежала Зинаида. Лицо ее было испуганное, бледное, на глазах слезы. Прямо с разбега ошарашил ее Алексей:

— Выписать?

— Выпиши, Алешенька, вы-пиши-и!..

И залилась:

— О-ох, горе ты мое-о! И што я, дура така, наделала! И к кому я теперьче пойду-у, с какими глазами!

Немного погодя, в одних трусах, вбежал Петька, за ним вдогонку Ефимка.

— Что, струсили? Эх, черт вам, артельщики!

— В чем дело? — хватая Ефимку за рубашку, спросил Алексей.

Ответил за него Петька:

— Нищий по селу ходит! Говорит, был в артели, все хозяйство в нее вложил, артель распалась, и он по миру пошел.

Алексей вышел из погребицы.

— Где нищий?

— По Ивановке ходит. Теперь небось возле Сотиновой избы будет.

— Приведите его сюда!

— Так дело не пойдет, — поддергивая трусы, ответил Петька, — лучше нам зайти вперед и подкараулить его у кого-нибудь.

— Пошли к Сотину! — предложил Ефимка.

Огородами, один за другим, направились на Ефимову усадьбу. Не доходя, в прогалине между изб, Петька заметил нищего.

— Вон, глядите!

Через двор прошли в сени к Ефиму. Он строгал черен больших навивальных вил. Неожиданный приход артельщиков его озадачил. Вопросительно посмотрел на встревоженные лица.

— Что такое?

— Ничего, дядя Ефим, — успокоил Петька. — Мы охоту устроили.

— Какую охоту?

— Нищего ловим.

Выглянув из прогала двери, испуганно и радостно передал:

— Идет!

Сначала нищий, помахивая толстой палкой, за которую старалась и никак не могла ухватиться собака, прошел мимо сеней, затем, когда в окне избы никого не увидел, вернулся обратно. Снял картузишко и протянул:

— Подайте, родимы, Христа ради, милостинку. Не оставьте, кормильцы, и сам бог вас не оставит.

Мужики настороженно молчали, косясь на Алексея.

Нищий, продолжая отгонять назойливую собаку, еще попросил:

— Семейство большое, а нет ни лошади, ни коровы, ни избы. Пожалейте, ради бога.

Сдерживаясь от трясущейся злобы, Алексей, насколько мог, спросил нищего ласково:

— Ты, дядя, откуда?

— Ась? — прищурился нищий.

— Чей, говорю, будешь?

Глубоко вздохнув, он сокрушенно заявил:

— Лучше, милый, не спрашивай. Из артели я. В артели допрежь был…

Тревога пробежала по лицам мужиков. Они быстро-быстро зашептались, но Алексей махнул на них рукой:

— Замолчите.

И опять опросил:

— Стало быть, тебя артель до сумы довела?

— Она, родимый, она, — не глядя в лицо, согласился старик.

— Ну и артель у вас! Где это такая?

— В Атмисе, — сумрачно протянул нищий, — в Атмисе, родимый.

— Что же, распалась она или как?

— В разор пошла, — охотно заговорил нищий, переступая с ноги на ногу. — Да нешто это дело поведет к доброму? Кака была скотина, избенка — все пошло с торгов. Хуже, чем на пожаре. Там хоть головешки останутся, а тут только по миру ходить. Сроду не ходил, глядь — будь она проклята! — в кои-то веки просить пришлось.

Алексей оперся о перила крыльца и разглядывал этого оборванного, увешанного сумками человека. Быстрым взглядом определил, что сумки на нем были старые, заплатанные, палка толстая, с пикой на конце и обита острыми гвоздями от собак.

— Давно побираешься? — спросил Алексей.

— Первую весну господь наказал.

«Врет. За весну так не истреплешь сумок, а палка побывала в ходу».

— Вот что, дядя, — суровым голосом приказал Алексей, — предъяви-ка нам от сельсовета удостоверение личности.