И снова села в кресло. Только легче ей не стало. Скорее, наоборот.

Световой блик от лампы дневного освещения неожиданно попал на стекло ее письменного стола в таком ракурсе, что Ларисе почудилось, будто огромный, на пол-лица в черной обводке глаз египетской красавицы дважды одобрительно подмигнул ей.

Журналистка вздрогнула.

«Только не сходи с ума. Держи себя в рамках», — прошелестело над ухом автономно раскрепощенное сознание.

Дверь вдруг отворилась, и на пороге кабинета появился Кирилл Петрович с листом бумаги в руках.

Зрачки глаз женщины мгновенно сузились, как у представителей семейства кошачьих, и она вся напряглась и подалась вперед, словно, готовясь к прыжку.

— Вот, — сказал Кирюша, торжественно потрясая бумажкой, — вот график опозданий. Только ты одна у нас такая принцесса, которая когда хочет — приходит, когда хочет — уходит…

Лариса резко поднялась и быстро направилась навстречу начальнику.

— Ты… ты, — у нее чуть не сорвалось с губ, — «украл у меня мечту».

Она запнулась на полуслове. Но что-то такое было в ее глазах, что мужчина попятился к двери.

И было отчего. Нельзя у женщины красть мечту. Она этого никогда не простит. Нельзя лишать ее влюбленности. К тому же, как подмечено психологами, влюбленность иной раз переживается даже острее, чем любовь.

То, что он мог вот-вот оказаться на «острие» ее эмоций, начальник понял безошибочно и поспешил ретироваться, развернувшись мгновенно на сто восемьдесят градусов. Он шел быстро, почти бежал, слыша за собой поступь острых каблуков.

Лариса догоняла. Она хотела вырвать этот гнусный листок из его рук. Если бы она догнала… Сейчас она за себя не ручалась. Вцепилась бы в горло, придушила, измордовала, затоптала каблуками…

Мужичок трусливо юркнул в дверь своего кабинета.

Журналистку по инерции занесло вперед, и у того места, где коридор разворачивался направо, она остановилась.

— Так нельзя ненавидеть… Я не могу работать с этим человеком, я не могу дышать с ним одним воздухом…

На мгновение женщину повело в сторону, и у нее потемнело в глазах.

— Давление опять упало, — вздохнула она.

А это значило, что, и без того привычно низкое для Ларисы-гипотоника давление 100 на 60, еще больше понизилось. И она вдруг поняла, что если сейчас же, немедленно, не съест бифштекс или отбивную — желательно с кровью и хрустящей жареной картошкой, не запьет всё это крепким черным кофе с лимоном и, к тому же еще, с калорийным пирожком, она просто упадет в голодный обморок.

Лариса стояла, опершись рукой о стену, на которой в изящных рамках по всему коридору были развешены фотографии, снятые крупным планом.

Фотоснимок, напротив которого она остановилась, изображал совсем юную гимнастку в тот момент, когда она совершала кульбит. Женщина посмотрела на нее с белой завистью, невольно вспоминая то беззаботное время, когда и она пару лет ходила в детскую спортивную секцию и с легкостью совершала всякие перевороты своим юным гибким тельцем. Как тогда всё было просто и понятно…

Вот бы и сейчас ей так перекувыркнуться через себя, чтоб хоть на мгновение уйти от этой точки Невезения. А заодно — одиночества и всех ее прочих проблем. Да, да, перекувыркнуться через себя, чтобы сдвинуться с этого места. Хоть на секунду выскочить из этого пространства в какой-то иной, уютный мир. Уйти, ускользнуть, чтобы никогда больше не возвращаться в этот морок сплошного Невезения… Сдвинуться с этой точки хотя бы на сантиметр…

Журналистка зажмурила глаза, мысленно, усилием воли, представляя старт своего кульбита. Ее сильно качнуло. И когда она разомкнула веки, перед глазами полетели разноцветные «мошки».

«Да какой там кульбит, от силы — гимнастический мостик, — насмешливо прозвенело над ухом всё еще работающее в автономном режиме сознание, — а, может, вовсе уже и не „мостик“, а просто — истерическая дуга»…

— Как же мне плохо, — сказала Лариса вслух, — и как я есть хочу.

И она быстро направилась в столовую.

Молодая женщина была так голодна, с такой жадностью набросилась на мясо и картошку, что не сразу сообразила, что с едой было что-то не так. Или — с ней? У еды не было ни вкуса, ни запаха. А такого быть просто не могло. Здесь готовили вполне съедобно, даже вкусно.

Она судорожно поднесла чашку кофе сначала к носу, а затем отпила пару глотков. Вкус напитка она не ощутила. Но кофейный запах, заметно приглушенный, всё же почувствовала.

«Неужели это от того, что меня так тряхануло»? — кольнуло ее подозрение.

Когда Лариса уже приступила к кофе со слоенным сырным пирожком, перед ней замаячил Аристарх с подносом и спросил: «К тебе можно?»

— Садись, — кивнула журналистка.

— Ты сегодняшние новости слышала, что корреспондентский пункт ТАСС в Отаве прикрывают? — спросил комсомольский секретарь.