Невидимый пианист резко убрал руки с клавиш. Лунная соната Бетховена оборвалась. Наш герой почувствовал, что кто-то трясет его за плечо. Он отмахнулся и пробормотал: «Че надо?» Затем разомкнул веки, оглянулся, увидел вокзальные стены и чуть не прослезился от горького разочарования.

Зал был наполнен народом. На табло высветилось шесть часов вечера. За огромным стеклом на фоне перронов, красиво подсвеченный, валил снег. У распахнутого рояля сидел эффектный мужчина с седыми усами в синем железнодорожном костюме. Рядом с ним крутился какой-то пьянчуга. Он фамильярно требовал: — Давай… Э-э-э… «Ушаночку» сыграй. Песню знаешь?

— «Ушаночку» тебе в кабаке сыграют за деньги, — сдержанно объяснял музыкальный железнодорожник приставшему пьянице.

Над Крючковым навис постовой и с веселой хитринкой осматривал Павла.

— Хорош спать, проходимец. Я тебе работодателя нашел, — довольно улыбаясь, сообщил постовой.

Чуть в стороне стоял высокий и узкий, как щепка, старик. Лицо у него было черное, заросшее бородой. Он внимательно изучал Павла, который решительно не мог сообразить, как реагировать на развязное заявление недавнего своего знакомца.

Сергей оглянулся на деда и позвал его:

— Геннадий, чего ты там спрятался? Иди сюда, елки— моталки.

Дед подошел ближе и остановился за спиной постового.

— Геннадий тут вроде отдела кадров, — продолжал Сергей. — Тебе же работа нужна?

— Работа? — в недоумении переспросил Павел.

— Ну да, — уверенно провозгласил постовой. — Геннадий тебя трудоустроит. Ты бухнуть хочешь?

— Нет, — ответил Павел, чем остановил деда, уже потянувшего из-за пазухи телогрейки баклажку, наполненную мутноватой жидкостью.

— Ух, ты… Пахар-трахар, мадам журоватер. Самогон, значит, не пьешь, а водочку уважаешь, — проворчал старик в сторону. И, видно, почувствовав, что разговору не быть, повернулся, желая уйти. Сергей остановил его.

— Постой, — сказал постовой. И уже обращаясь к Павлу, добавил: — К тебе по-хорошему подошли… С предложением… А ты нос воротишь.

— Я просто не пью, — ответил Крючков. — Честно.

— Ну, раз так, давай, старик, прямо к делу. Выкладывай, — сказал постовой.

Старик неспешно, с каким-то даже достоинством, сел рядом с Павлом и только открыл рот, чтобы что-то изречь, как Сергей перебил его и сам пошел рассказывать все, что ему было известно.

Знакомство Сергея с Геннадием состоялось вот как. Днем Сергей успешно уладил важный вопрос, по которому он, в сущности, и приехал в столицу. Все было теперь у него на мази. Настроение располагало отметить. Вернувшись на Ярославский вокзал, довольный Сергей позволил себе пропустить пару бутылок ершистого пива. И сразу почувствовав обострившуюся необходимость в общении, принялся шляться туда-сюда по вокзалу, ища с кем почесать языком. Желающих было мало. Наконец у билетных касс поездов дальнего следования Сергей обнаружил «нормального старика», тот уделил говорливому постовому внимание. Старик даже успел кое-что рассказать о себе. Сергей любил говорить, но порой мог и послушать.

Как оказалось, Геннадий был бомжем. Он сам называл себя бомжем, не стесняясь этого социального статуса. С его слов получалось, что он почетный старожил — ярчайший из представителей привокзального конгломерата, имеющий плюс ко всему ценные связи. Он знался с местной элитой — коммерсантами и проводниками. Те предлагали работу за вознаграждение. Сам старичок спину не гнул, а подкидывал предложения другим безработным бездомным, прося процентик с оговоренного заработка. Один раз Геннадию вместо денег дали тумаков — выбили зуб и сломали ребро. С тех пор он подходил к выбору кандидатур более осторожно. Когда Крючкову стало понятней, кто сидит рядом, деловой разговор состоялся.

— В общем, так, паря, — закряхтел бомж, — завтра, с десяти утра до четырех вечера у Красных Ворот нужен человек-бутерброд. Триста рублей получаешь. Десять процентов мне отдаешь. Стало быть, двести семьдесят рублей за труды. Пойдешь?

— А что значит «человек-бутерброд»? — попробовал уточнить Павел.

Геннадий хмыкнул, отвернулся, скрывая гримасу презрения. Затем вновь повернулся и проговорил:

— Это когда на тебя надевают рекламную хню, и ты ходишь с этой хней вдоль Садовой. Только далеко нельзя уходить, чтобы все время быть на виду. Понял?

— Да, — усмехнулся Крючков. — Вообще-то я немного другую работу ищу.

— Так ты скажи — пойдешь или нет? Человек ждет, — встрял Сергей в разговор.

«Все же лучше, чем разгружать мешки с цементом, — подумал про себя Павел. — Завтра все равно никаких интервью не предвидится. А двести семьдесят рублей будут не лишними».

— Пойду, — сказал он.

— Вот — разговор, — одобрил решение постовой. Получив согласие, Геннадий посмотрел на Павла более благосклонно. Теперь оставалось как-нибудь скоротать время. Сергей отправился взять себе крепкого пива. Старик приложился к баклаге, после чего погрузился в медитативное созерцание; он не шевелился, только изредка облизывал кончиком языка пельмешки своих обветренных губ. Павел раскрыл книгу «Зверобой», прочел пару страниц, но был вынужден отложить в сторону — вернулся еще более повеселевший Сергей и полез с разговорами.