месяц. Так мстите мне, а не кому-нибудь другому.

— Нет, мы тебя отправим в монастырь, если не образумишься, — мрачно заявил Арутюнов.

— Вот как. Ха-ха-ха! В монастырь, — разразились громким хохотом Тегран и Гончаренко. — Вот чудак.

— Долго же ждать придется, — успокоившись, произнесла Тегран. — А теперь вот что, Арутюнов.

Надоел ты мне… Ничего у тебя не выйдет, уходи, пожалуйста, и не мешай нам работать.

— А, гонишь, гонишь! — заревел вдруг Арутюнов. — Бесчестная… Своего старого друга гонишь. Я тебе

добра желаю. — Лицо Арутюнова налилось кровью. — Нет, пусть уйдет он, русский. Я с тобой говорить хочу.

Гончаренко вспыхнул и вновь поднялся с кресла.

— Нет, сиди, — укоризненно сказала Тегран. Повернув голову к гостю, она резко чеканя слова,

произнесла: — Уходи, Арутюнов, и никогда больше не являйся ко мне, слышишь? Понял? Ты жалкий и

смешной болтун, хвастунишка и трус. О чем ты со мной хочешь говорить? О родине, о партии или о своей

грязной любви ко мне? Снова хочешь предлагать себя в мужья? Ты недостоин дружбы. Уходи и не являйся

больше.

— Хорошо… я уйду… — прошипел Арутюнов. — Хорошо я уйду, но запомни. Я буду действовать.

Первым падет твой любовник. Он умрет от кинжала.

Гончаренко поднял голову и напружинил мышцы тела.

— Он падет от моей руки. Потом все русские падут. А тогда я с тобой поговорю по-другому. — Голос

Арутюнова возвысился до крика. — По-другому буду говорить с тобой. Ты будешь ползать у моих ног, в грязи.

А я буду плевать на тебя. Я…

Дальше Арутюнову говорить не дали. К нему подскочил Гончаренко, схватил его, поднял и бросил с

силой к стене. Арутюнов охнул от удара. Гончаренко, не помня себя, снова подскочил к нему.

— Брось, Вася. Ну, как тебе не стыдно пачкать руки. Выходи же, Арутюнов, убирайся, пока цел!

Гончаренко повернулся и взглянул на Тегран. Она стояла высокая, стройная, негодующая. Две черных

косы порывисто обвили ее шею, а глаза, казалось, излучали голубой огонь. В вытянутой руке она держала

браунинг.

— Ну, пошел вон, лавочник!

Тогда Гончаренко взглянул на Арутюнова и еле сдержался, чтобы не расхохотаться, настолько

смехотворна и труслива была фигура этого человека: дрожали веки глаз и губы, передергивалось лицо,

сгорбилось тело.

Арутюнов неуверенными шагами, пятясь задом, как рак, пододвинулся к дверям, выскользнул за них и

опрометью помчался к выходу на улицу.

— Ха-ха-ха, — смеялась Тегран. — Вот еще друг детства. Друг семьи. Типичный национальный герой

нашей деревни. У вас, у русских, есть хорошая поговорка: молодец против овец, а против молодца сам овца.

Но лицо Тегран вдруг потемнело.

— Мы заболтались тут с этим… Пора итти на заседание.

*

Стоял жаркий безветренный полдень.

Гончаренко сидел в кабинете Драгина. Тегран была тут же и, как всегда, говорила с кем-то по телефону,

что-то приказывала, кого-то убеждала и требовала сведения.

Гончаренко скучал.

Вдруг тревожно позвонил другой телефон. Драгин оторвался от работы, подошел к телефону, и начал

отрывисто кричать в трубку:

— Погромщики… громят магазины. Как? Шесть разрушено? Преувеличиваете. Не преувеличиваете? По-

вашему, тысячная толпа? Тегран, вызови Савельева из бронеотряда. Да, да. Сейчас будет. Ну, да. Три места

вышлю. Что? Громил арестовывать и направлять в совет. Я буду там. К вам Тегран поедет. Хорошо, и Удойкин.

Пока.

Драгин повесил трубку.

— Товарищи, — сказал он. — В городе, оказывается, безобразия. Звонили из совета, секретарь.

Оказывается, комиссар Временного правительства, как на зло, уехал куда-то. Военное командование ничего

предпринять не хочет. Они на этом хотят нажить капитал. Ну, что же, будем действовать самостоятельно. Где

Удойкин? Абрам? Позови их, Тегран. Эти негодяи-погромщики начинают мешать работе. Подрывают силы

революции. Разлагают солдат. А потом все это свалят на нас. Хитро задумано. Какие подлецы! Все это звенья

одной цепи. Ведь повсюду кадеты распространяют слухи о том, что Ленин приехал в запломбированном вагоне

и работает на деньги и по указке немецкого кайзера. Понимаете — одно к другому.

А меньшевики и эсеры-предатели поддерживают эту контрреволюционную брехню и раздувают ее.