Я искренне посмеялась, не зная, кого мне больше жаль – «франтишку» или священника, вынужденного иметь дело с такими посетителями.

– Что ж, будем надеяться, что жизнь того раскаявшегося грешника пойдёт на лад, – заключила я. – Если это правда случится, то доску и гвоздь можно будет объявить чудотворными.

– Да у меня таких «чудотворных» досок да щепок – полон храм, – грустно почесал в затылке священник. – В сильный ветер чудотворность так и сыплется, так и сыплется…

После разговора мне стало немного легче; ушла странная давящая тяжесть, которая появилась после изучения писем от Уиллоу и миссис Рич. И лишь тиканье часов напоминало о неумолимом течении времени.

Благотворительный вечер должен был состояться уже завтра.

В мае город с высоты птичьего полёта похож на кучу старья, беспорядочно поросшую цветами. Шляпные коробки богатых домов – в лентах лепнины, под блестящей эмалью черепицы. Грязные, наспех сбитые ящики – бедняцкие лачуги. Груды нераспознаваемого хлама, громыхающее нагромождение железа – фабрики и заводы. Блестящие струны рек. Зеркальные извивы Эйвона. Серая короста мостовых.

И флёром поверх всего – шиповник и рябина, сирень, гортензии, розы королевских садов, хризантемы, тюльпаны и ромашки. Что-то вспыхивает и осыпается раньше – яблони, вишни и груши, что-то наполняет воздух благоуханием ближе к лету, как жасмин.

Но самые приторные и густые цветочные ароматы всегда витают над кладбищем.

Я прикрываю глаза и позволяю себе опуститься ниже.

Сегодня хоронят старуху, но одета она, словно юная невеста – вся в белом и розовом, и вокруг – белые и розовые цветы, и даже лилии выглядят не холодными и восковыми, а нежными, воздушными. Вокруг гроба – целая толпа, и женщин, юных девушек и совсем ещё маленьких девочек в ней куда больше, чем мужчин. У каждого из гостей – аккуратный букет. Форменный шарф священника трепещет на ветру – драгоценный шёлк похож на зелёный дым.

– …скорбим о ней, и помним её, и наследуем делам её…

Людей так много, что я не сразу замечаю среди них леди Милдред. И леди Абигейл рядом с нею, и леди Клампси… И ещё многих-многих, чьи лица кажутся мне знакомыми. Гости смотрят на ту, что лежит в гробу – на старуху-невесту в безупречном белом атласном платье.

Все, кроме Милдред.

Я невольно следую за её взглядом и понимаю, что красивые букеты достались отнюдь не каждому скорбящему, как чудится на первый взгляд. Их пятеро, обделённых – три мальчика, старший из которых может уже считаться юношей, и две девочки. Я медленно опускаюсь на землю за их спинами и позволяю ветру поднести меня ближе.

Теперь видно, что в глазах у старшего из мальчишек – злость, такая горячая, какой её делает только юность и невольное предательство.

«…ушла… Ушла, а как же мы? Этот мерзкий гнус, Мэй, отберёт всё, он уже сказал, чтоб мы убирались. Но она ведь говорила про наследство, может, он лжёт? Лжёт ведь?.. А как же мы с Джилл?»

Двое мальчишек помладше, явно братья, пытаются выглядеть юными джентльменами, однако ногти у них в земле, а глаза – мокрые.

«Леди Нора, леди Нора, ну пожалуйста, ну проснитесь, проснитесь…»

От них веет холодком безнадёжности.

У старшей девочки волосы цвета мёда.

«…я выйду замуж за Джима. Пусть он не уедет. Пусть не забудет. Пусть…»

У самой младшей – рыжие волосы-пружинки, россыпь веснушек на молочно-белой коже да густой запах лилий в душе – и больше ничего.

Она не может поверить.

На какую-то долю мгновения леди Милдред сталкивается с ней взглядом – и, кажется, собирается сделать шаг навстречу, но затем видит меня – и замирает. Лицо её приобретает растерянное выражение. И я пугаюсь тоже, шарахаюсь в сторону, смешиваюсь с зелёным газом священнического шарфа, переступаю по лепесткам цветов у гроба – и падаю в небо. Земля становится невыносимо маленькой, хрупкой, в прекрасном голубом дыму, а вокруг неё – густая чернота.

Небесный свод на ощупь – как мыльная плёнка, влажная и упругая. Я погружаюсь в него, замирая – а затем вновь начинаю падать, ещё быстрей, чем прежде, и уже не вверх, а вниз. Закаты и рассветы – как вспышки света и тьмы, и город подо мною – то чёрный, то зелёный, то ало-золотой, то белый, и туманы поднимаются из долин мерно, точно дышит погребённый под землёю великан. И всё ближе крыши домов, они несутся навстречу, точно брошенные в лицо детские кубики, растут, растут – пока я не проваливаюсь в один из них…

…и не оказываюсь в палате.

Здесь холодно и чисто. Женщины и девочки спят под тонкими шерстяными одеялами. Пахнет болезнью и лилиями.

Леди Милдред стоит у кровати, что под самым окном. Это не слишком удобное место, открытое для сквозняков, занимает совсем ещё юная девушка. Её рыжие волосы-пружинки выглядят иссохшими, обожжёнными, как солома. Веснушки – точно пятна грязи.

– Я должна была сделать это раньше.