— Я слышала, что они скоро уедут, — сказала женщина помоложе своей сестре.

— Да, верно. У них родственники где-то на севере, именно туда они и направляются.

— Когда получим свой хлеб, мы найдем их. Тебе нельзя ехать одной. Уверена, в компании гораздо лучше.

В оговоренный час, прижимая к груди свои краюхи хлеба, они поспешили к школе на окраине Альмерии, где эти две женщины обосновались вместе с сотней остальных беженцев. Мерседес было дико видеть классные комнаты, где взрослых теперь было в несколько раз больше, чем детей, а парты и стулья грудой лежали в углу. На полу были разостланы старые одеяла. На стенах все еще висели забавные детские рисунки. Теперь они казались неуместным напоминанием о том, как старый порядок перевернулся с ног на голову.

Сестры нашли место, где они оставили свои пожитки; в этой же комнате сидела и женщина средних лет. Казалось, что она штопает носок, но при ближайшем рассмотрении Мерседес поняла, что та пытается починить свои туфли. Их кожа была настолько тонкой и изношенной, что ее можно было шить обычной иголкой. Кое-как она починила свою обувку. Без туфель далеко не уйдешь.

— Сеньора Дуарте, это Мерседес. Она хочет ехать на север. Может она отправиться с вами?

Женщина продолжала шить. Она даже не подняла глаз.

Мерседес ощупала руками закругленные носки своих танцевальных туфель, лежащих по одной в каждом кармане пальто. Иногда она забывала о них, но они всегда приятно оттягивали ее карманы.

— Мы пока не едем, — ответила сеньора Дуарте, взглянув наконец на Мерседес. — Но, если хочешь, можешь поехать с нами.

Слова были произнесены без намека на теплоту, что уж говорить об искренней радости. Хотя в комнате было душно, Мерседес задрожала всем телом. Она понимала, что людей лишили возможности заботиться об окружающих. Многие повидали ужасные зверства, она прочла это в глазах сеньоры Дуарте. Люди редко интересовались незнакомцами, а иногда и своей семьей.

Несколько минут спустя подошла девушка возраста Мерседес.

— Ну, что-нибудь достала? — спросила мать, даже не взглянув на дочь.

— Столько, сколько дали, — ответила девушка. — Но совсем немного. Едва хватит на одного.

— Но нас трое, включая твоего отца, и четверо, если эта девушка решится поехать с нами, — возразила мать, указав на Мерседес кивком головы.

Мерседес сделала шаг вперед. Женщина, которая ее представила, уже ушла.

— Ваши знакомые сказали мне, что я могу отправиться с вами, поскольку мы едем в одном направлении. Это вас не стеснит?

Мерседес говорила с долей сомнения, опасаясь, что получит такой же холодный прием от дочери, как и от матери.

Девушка смерила ее взглядом с ног до головы без тени подозрения, а только с интересом.

— Конечно, нет. — Говорила она с неподдельной теплотой.

— Пойдем поищем, где это можно приготовить, — сказала она, размахивая пакетиком с чечевицей. — Уверена, мы придумаем, как это сделать. Я вижу, у тебя есть немного хлеба.

Две девушки встали в очередь возле маленькой кухни. Сейчас все привыкли стоять в очередях. Здесь знакомства перерастали в дружбу.

— Прости, кажется, мама была не слишком-то дружелюбна.

— Не стоит. Я же совершенно незнакомый человек. Почему она должна со мной любезничать?

— Раньше она такой не была.

Мерседес взглянула девушке в лицо и увидела свою копию. Это была молодая девушка с глазами старухи, исполненными печали, как будто она уже повидала в жизни немало боли и страданий.

— Все из-за моего брата, Эдуардо. Он шел с тремя друзьями, они выдвинулись вперед, мы отстали. Мамины туфли совсем развалились, каблуки треснули, ноги стали кровоточить. Она не могла идти слишком быстро, а Эдуардо так и горел нетерпением. Во время бомбежки нам удалось спрятаться, а когда самолеты улетели, мы пошли дальше и увидели их. Всех четверых. Мертвых. Лежащих в ряд. Их тела убрали с середины дороги, чтобы людям не нужно было их обходить. Родители остальных еще не видели своих сыновей, мы были первыми.

Мерседес припомнила, что видела эту картину, вполне вероятно, она проходила мимо этого места несколькими минутами ранее.

— Мы опоздали лишь на мгновение. Знаешь, бывает, опаздываешь к кому-то на встречу, а когда приходишь, тебе говорят: «Они только что ушли», — то испытываешь чувство утраты, потери чего-то важного. Вот так и мы, только навсегда. Эдуардо ушел. Мы опоздали лишь на мгновение. Он был еще теплым. Невозможно представить, что его больше нет. Его тело лежало там, но душа уже покинула его.

Слезы заструились по щекам девушки, Мерседес чувствовала всю боль ее утраты. Она вспомнила, как сама увидела безжизненное тело своего брата. Игнасио был мертв уже несколько часов, Мерседес ужаснулась собственной реакции. Это был не ее брат, она вспомнила, что сразу увидела разницу между телом и трупом. Последний напоминал пустую раковину на пляже.

Мерседес не находила нужных слов. По дороге из Малаги она видела сотни смертей, но от этого принять смерть конкретного человека, даже в море всеобщих страданий, никогда не станет легче.