В ноябре оптимистические настроения в Мадриде были поколеблены. Более двадцати пяти тысяч националистов высадились к западу и югу от столицы. Через несколько недель им на помощь были брошены войска из Германии. Голодающие люди в Мадриде чувствовали, что кольцо сжимается, с каждым днем еды становилось все меньше, они затянули пояса потуже.

Потом пошли слухи, что республиканское правительство эвакуировалось из Мадрида в Валенсию. В покинутых государственных кабинетах по столам летали документы, а портреты продолжали пристально наблюдать за пустыми коридорами. Через приоткрытые окна влетали птицы и роняли бледные экскременты на темные кожаные кресла. Переезд был, как считалось, временным. В шкафах оставались документы, и горы книг были нетронуты, на их корешках искусной работы, равно как и на облицованных деревянными панелями стенах, уже собралась пыль. Высокие окна не позволяли жителям заглядывать в эти тихие комнаты, но они легко могли представить, что там внутри. Некоторые падали духом.

Большинство жителей Мадрида понимали, что отсутствие правительства не означает, что город сдастся на милость Франко, они были исполнены решимости. Мужчины, женщины, дети готовы были встать на борьбу с врагом. Так и случилось: маленькие дети бегали с поручениями на линию фронта, а некоторые храбрые женщины сменили веники на винтовки.

Пока не подтвердились опасения переехавшего правительства, что фашисты вот-вот войдут в Мадрид. Франко остановили в Толедо, а спустя некоторое время наконец прибыла помощь из Советского Союза вместе с добровольцами-антифашистами со всего мира. Вместе с коммунистами, которые были готовы встать на защиту города, когда правительство переехало, эти интернациональные бригады помогали держать оборону в Мадриде.

— Salud [67] ! — кричали они.

— Salud! — отвечали им иностранцы.

Все говорили на разных языках, но этот жест солидарности и это слово были понятны абсолютно всем.

У Антонио завязался разговор с человеком, у которого было семеро детей.

— До недавнего времени наши дети могли играть на улицах. Иногда, на несколько часов, жизнь возвращается в обычное русло, — уныло говорил он. — Сейчас все меняется.

Антонио огляделся вокруг и увидел, как от минометного обстрела пострадали здания: все были испещрены следами пуль. Постоянные пулеметные выстрелы и свист фугасов вызывали панику и беспорядки. Для Антонио стало очевидным, что блаженство мирной жизни, когда все шло своим чередом, было разрушено. Его место занял постоянный животный страх. Плакаты с боевой пропагандой отставали от стен, словно тающие надежды.

— Можете себе представить, как радовались дети первые несколько дней, когда не нужно было ходить в школу, — продолжал отец семейства.

Дети, как и их матери, уже затосковали по привычному старому распорядку. Их размеренная жизнь перевернулась, словно аккуратно нагруженная тележка с фруктами, а содержимое высыпалось в сточную канаву.

Стоя на улице, горя желанием сражаться за этих людей, Антонио видел, насколько важна обманчивая видимость мирной жизни. Между бомбежками чистильщики обуви продолжали зарабатывать свои гроши. Матери и бабушки ходили по улицам в лучших зимних нарядах, дети в пальто с бархатными воротниками либо плелись где-то сзади, либо бежали впереди, к досаде взрослых. Мужчины в фетровых шляпах, с шарфами, повязанными вокруг шеи, продолжали совершать вечерние прогулки, несмотря на февральский ветер. Это напоминало время гуляний в обычный день в мирное время.

При звуке сирен женщины крепче хватали за руки детей, а если отпрысков было слишком много, незнакомые люди останавливались и помогали многодетным матерям. Великое искушение — поднять глаза к небу, увидеть самолеты и даже наблюдать за разворачивающейся битвой. Так инстинктивно поступали дети, многие упирались, не хотели спускаться в темноту метро, прятаться, до тех пор пока вокруг не начинали со свистом падать бомбы. В былые времена метро служило для того, чтобы добраться из одного конца города в другой. Теперь для некоторых людей станции метро стали убежищем, а для многих даже постоянным домом.

В конце концов, напуганные происходящим в небе, но боясь долго оставаться внизу, люди выходили на свет, на улицы, где стояли разрушенные здания, похожие на торт, который разрезали ножом. Роскошные дома остались без стен, их дорогие интерьеры теперь были выставлены на всеобщее обозрение. Тарелки и блюда даже не треснули и ждали, когда их снова будут использовать, хотя их владельцы могли быть и мертвы.

Посторонние взгляды вторгались в частную жизнь незнакомых людей, была видна раскачивающаяся на ветру одежда, аккуратно заправленные кровати были растрепаны ветром, на самом краешке обрушившегося пола раскачивался обеденный стол. На нем, придавленная вазой с искусственными цветами, все еще лежала клетчатая скатерть. Картины накренились, с книжных полок посыпались книги, теперь они лежали на полу. Тикающие часы отмеряли время до того, как упадет следующая бомба, или дни, пока квартира не будет полностью разрушена. В зеркале, которое обычно висело на задней стене, отражался весь ужас разрухи. В некоторых случаях уцелели лишь фасады зданий, став хрупкими, как декорации.

В свой первый день в Мадриде трое друзей из Гранады оказались в плену хаоса бомбардировки, они чуть не задохнулись от пыли разрушенной каменной кладки, которая еще долго не оседала после того, как они выбрались из замкнутого, душного убежища в метро.

Когда они приехали в Мадрид, самые лютые зимние дни уже миновали, но голод все еще давал о себе знать. Постоянное сосущее ощущение под ложечкой заставило некоторых мужчин вступить в ряды милиции, поскольку там хотя бы обещали паек. И, стоя в очереди с друзьями, Антонио понял, что тоже с нетерпением ждет, когда же как следует поест. Уже несколько дней они не ели ничего, кроме замоченной чечевицы.

Настроение здесь, в Мадриде совершенно не было похоже на настроение в Гранаде, где было так много новых строгих правил. В столице царила почти революционная атмосфера, расслабленная, обыденная и даже чувственная. Гостиницы были забиты солдатами, многие из которых никогда не видели таких роскошных интерьеров и искусной позолоты. Сами здания разваливались, как старый фарфор.

Иностранцы были в диковинку жителям Гранады. Друзьям нравилось товарищество незнакомцев из стран, которых они даже не представляли себе. Но они считали странным то, что их внутренний конфликт стал так широко известен.