Шрифт:
— Может быть, зайдёшь позавтракаешь с нами? — пригласил папа.
Но Шурка не захотел. Танин папа нравился ему, и поэтому он очень стеснялся его.
— Я лучше пойду и проверю Катю Руденко, — сказал Шурка.
Больше он не приходил.
В среду Юра опять наведался к своим ребятам после уроков и сообщил, что совет дружины просил директора отдать школу на сохранность пионерам.
— Каждый пионер должен так вести себя, чтобы ничего в школе не марать и не ломать. Если обойтись без капитального ремонта пять лет, можно сохранить для государства пятьдесят тысяч рублей.
— Тогда давайте не ремонтировать десять лет, и мы сохраним сто тысяч, — предложил Шура Чоп.
Юра сказал, что десять лет слишком большой срок, достаточно и пяти.
— А ты, Шура, кстати, ведёшь себя так, что приходится ремонтировать школу ежегодно.
— Как же это я веду себя?
— Вот хорошенько осмотри свою парту и сам скажи, правильно ты себя ведёшь или нет?
Шура стал смотреть на парту, а ребята смотрели на Шуру. Наконец он пожал плечами и сказал:
— Ничего такого не вижу.
— То-то и плохо, что не видишь. А я вот отсюда вижу, что ты ножиком вырезал на парте.
— Он вырезал, что я дура! Да ещё рожу нарисовал, как будто это я, — затараторила востроносая Люся Карпенко, которую за болтливость прозвали Сорокой.
— Правильно. Вырезал «Люська дура», — подтвердил Шурка.
— Не могу сказать, что ты поступил очень умно, — сказал вожатый.
Раздался смех. Но Шура не сдавался.
— Во всяком случае умней Сороки, — пробормотал он.
— Это потому только, что портишь государственное имущество? Сам ты, я вижу, глупый…
У Шуры дрогнули губы. Он побледнел от обиды. В эту минуту Шурка ненавидел вожатого. А тот, как будто ничего не случилось, уже обратился ко всем ребятам:
— Ну как, поддержим совет дружины?
— Да, да!.. — закричали ребята.
— С чего же мы начнём?
— Будем сами ремонтировать парты, — придумал Юзеф Янковский. Юзеф любил мастерить, чинить, ремонтировать «У меня, — гордился он, — рабочая закваска…»
— Давайте всем отрядом каждую субботу делать генеральную уборку вместо тёти Дуни, — предложила Катя Руденко.
— И чтоб каждый за что-то отвечал, — подсказал Колька Пышнов. — Вот я, например, буду отвечать за окно, а Юзеф пусть отвечает за парты и стол…
— Шурка будет вырезывать на парте «дур», а я — отвечай? — возмутился Юзеф.
Но предложение Кольки понравилось. Юра тоже его поддержал, и, немного поспорив, ребята всё же распределили, кто будет отвечать за чистоту и сохранность панели, кто — за двери и классную доску, а кто — за радиатор центрального отопления. Тане поручили следить за цветами в горшочках, но ей было всё равно. Таня не принимала участия в споре. Она всё время думала о Шурке. Ей казалось, что Шуру незаслуженно обидели.
Когда ребята выходили из школы, Таня подошла к Шуре и стала утешать его:
— Знаешь, так было смешно, когда ты сказал про Люсю…
Она хотела поддержать Шуру — и совсем напрасно. Непонятно почему, он вдруг покраснел и закричал:
— А ты обезьяна. Вот! — и показал ей нос.
«Жалей после этого человека!» — вздохнула Таня. Не будет она его больше жалеть.
Это было твёрдое решение. Но уже в субботу, когда Шура не пришёл в школу, Таня забеспокоилась. Заболеть Шура не мог — в этом Таня была уверена. Он ведь даже зимой обливается холодной водой и так закалён, что никогда, ну вот ни разу не болел, сколько Таня его знала. Что же с ним стряслось?
«Зелёный» чемодан
Шура действительно не был болен… В субботу утром, когда он собирался в школу, его окликнул из своего крольчатника Тошка.
— Шура, у меня к тебе большая просьба…
На Тошкином красивом лице, всегда таком бледном, выступили красные пятна. Он просительно заглядывал в Шуркины глаза.
— Ну, чего тебе? — спросил Шура, нетерпеливо переступая с ноги на ногу: он опаздывал в школу.
— Ты очень торопишься? — Тошка кинул беспокойный взгляд на туго набитый портфель.
— В школу иду, ты же видишь. А что случилось?
Тошка стоял перед ним в своём аккуратном рабочем комбинезоне, в чёрном берете и в начищенных ботинках на толстой кожаной подошве.
— Иди сюда, пожалуйста, — позвал Тошка, отступая в полумрак сарая. — На минутку.
В крольчатнике стоял запах сена и нечистых после ночи звериных клеток.
— Смотри, какая Астра, — расстроенно сказал Тошка. — Видел? И температура высокая…
Астра, серебристо-голубоватая шиншилла с несколько удлинённой головой, была явно больна. Её небольшие, обычно прямо стоявшие уши обвисли, а вишнёво-коричневые глаза выражали недоумение и боль. С первого же взгляда Шурка отметил, что у крольчихи сильно вздут живот.