Мама заморгала, и тут я поняла: отец злится не на меня. Мама снова уселась на диван и сделала большой глоток из бокала. Я села на другой конец дивана, не глядя на нее. Отец, разумеется, остался стоять. Видимо, так он чувствовал, что он здесь главный.

— Твой папа рассказал мне обо всем, что случилось, — сказала мама.

Я посмотрела на отца, пытаясь вычислить, что именно он счел нужным рассказать ей, но его лицо было непроницаемо.

— Мы обсуждали, что будет лучше для тебя сейчас, — продолжала мама, и маска соскользнула с лица отца.

— Здесь нечего обсуждать, — сказал он голосом, в котором слышалось, что говорит он это уже не впервые. — Того, что случилось, не изменишь. Теперь, когда Дана — открытый секрет, ей будет безопаснее всего жить в Авалоне под моей защитой.

Мама была не настолько пьяна, чтобы не посмотреть на него самым обжигающим взглядом.

— От того, что ты твердишь это, это не станет правдой, — сказала она.

— Но и не перестанет ей быть просто от того, что ты не хочешь ее признать, — парировал он. — Ты можешь сказать мне честно, что у тебя хватит сил и возможностей защитить Дану от тех, кто покушается на ее жизнь?

Мать со стуком поставила бокал на стол, встала и покачнулась.

— А ты можешь сказать мне честно, что у тебя на уме только то, как соблюсти ее интересы?

О, вот это действительно разговор взрослых людей!

— Поверить не могу! Ты что, и вправду думаешь, что я могу поставить свои интересы выше интересов нашей дочери?! Ты же знаешь, что для Волшебника дети — бесценный и редкий подарок!

Голос его звенел от напряжения, и я едва узнавала в нем теперь холодного Волшебника и расчетливого политика.

— Ты шестнадцать лет скрывала, что у меня есть дочь. А теперь хочешь отобрать ее у меня — теперь, когда я ее только что нашел. Я не позволю тебе сделать это. И не позволил бы, даже если бы она не была Мерцающей!

Я пожалела, что не осталась наверху, в своей комнате. Даже дураку было понятно, что они не собираются обсуждать, как быть со мной, а выясняют старые отношения. Отец делал вид, что то, что мама прятала меня на протяжении шестнадцати лет, не беспокоит его. Однако теперь я поняла, что ему это небезразлично. Мне хотелось ускользнуть из комнаты, чтобы дать им поговорить, но похоже, ускользнуть незаметно теперь не получится.

— Мне не нужно твое разрешение, чтобы сделать или не сделать что-то, — сказала мама. — Я — официальный опекун Даны, тебе меня не остановить. — Она повернулась ко мне. — Собирай вещи, милая. Мы уезжаем.

Она была очень уверена в себе. Неужели она и вправду настолько пьяна, что не видит, что всё не так просто? И все же я вскочила на ноги, надеясь: а вдруг удастся сбежать?

— Кэти, не валяй дурака, — сказал отец и взглядом приказал мне сесть на место. Я нехотя подчинилась.

Мама глянула на него с ненавистью.

— Если ты думаешь, что сможешь удерживать Дану здесь…

— То я прав! — бросил отец. — Как ты сможешь увезти ее без моего согласия?

Мама окаменела.

— Я хочу, чтобы мы помогли друг другу защитить нашу дочь, — продолжал отец голосом, в котором звучал металл. — Но если ты считаешь, что каждый должен тянуть одеяло на себя, я получу опеку над Даной раньше, чем ты выйдешь из комнаты. Даже если бы Дана не представляла особый случай, у меня все равно были бы основания оспаривать твои права как матери, учитывая…

Он перевел красноречивый взгляд на ее бокал, стоявший на журнальном столике.

Мама побледнела, а мне стало как-то не по себе. В душе шевельнулось нехорошее предчувствие. Я и раньше предполагала, что отец может быть беспощаден, если это будет необходимо — и беспощаден, и подл. Но как бы я ни презирала мать за пьянство, использовать это сейчас против нее таким образом было низко с его стороны.

Выражение лица отца смягчилось, он вздохнул.

— Я не хотел, чтобы наш разговор закончился угрозами, — сказал он тихо.

Мама всхлипнула, я подняла голову и увидела, как слезы струятся по ее лицу. Впервые, кажется, я видела, что они — свидетельство истинной боли, а не манипуляция, чтобы пробудить во мне жалость. Я не могла придумать ничего, чтобы утешить ее, так что я просто потянулась, взяла ее за руку и тихонько пожала.

— Все будет хорошо, мам, — сказала я, хотя ни одна из нас не верила в это.

— Прости, Кэти, — сказал отец. — Но я должен поступать так, как считаю правильным для блага Даны.