— Я давно вижу, как тебя на чужих хребтах поездить тянет. Ну, полезай, ломай камень, — нехай тебе башку своротит за твою алчность.

— Руки загребущие, глаза завидущие! — Сергей недобро рассмеялся.

— Слышь, Петька, мне одному с десятниками да с подрядчиками не управиться, а ты в цифири ловок. Счеты с ними тебе поручаю. Но ежели из церковных денежек хоть копейку украдешь, перед всем миром ославлю.

— Нужны мне ваши копейки, — обиделся Петр.

— Не ваши, а божьи. Я теперь только богу слуга.

— Не украду, — сумрачно пообещал Петр.

— А камень — твое дело. Может, Улусов отдаст тебе каменоломню. Он теперь отходчивей будет. Небось сам-то ходит как выпоротый. Только денег тебе на то не дам. Как хочешь начинай, как хочешь кончай, — твои прибытки, твои убытки. Я в это дело грошом не встряну.

— Обернусь, дед.

— Кто-кто, а уж Петр Иванович обернется, — съехидничал Сергей. — Этот свое найдет.

— Мы с тобой, Андриян, завтра же в Каменный буерак подадимся, — весело заговорил Петр. — Поглядим, что там есть. Ан на клад напхнемся. Тут, слышь, кругом кладов позарыто.

— Болтовня, только и всего. — Лука Лукич сердито засопел. — Когда мне годов двадцать было, я тоже клад искал. И место нашел верное, и все знаки были, а не дался клад. Вот что, Петр, — сказал он после молчания, — найди двух-трех стариков — есть у нас в приходе такие богобоязненные, — уговори их пойти с кружкой собирать на построение храма.

— Можно и молодых послать: быстрее бегают, — отозвался Петр.

— Молодые пропьют, — заметил Сергей. — Вы Андрияна пошлите. Он вам соберет. Он уже в кабак не забежит!

— Но, но!.. — прикрикнул на него Андриян.

— Ох-хо! А суда не миновать… Вот суд пройдет, с хлебами управимся, да и зачинать надо постройку. — Лука Лукич замолчал.

— Да, потаскают нас теперь по судам, — с тоской сказал Петр. — Мало их у нас было.

— Суд людской — не суд божий. Перед богом страшно ответ держать. Сергей, ты лежал бы смирно, не тревожил бы спину. Господи, помилуй мя, грешного… «Отче наш, иже еси…» — Лука Лукич долго шептал обрывки молитв, потом попросил воды, выпил целый ковш и сказал: — Спать буду, уходите.

Петр и Андриян ушли. Сергей обернулся к Луке Лукичу:

— Дед, а дед…

— Чего тебе?

— Дед, ты за церковными деньгами посматривай.

— Ах, беда! Так и норовят друг в друга вцепиться.

— А чего ты Петьку в семействе держишь? Не желает — отпусти.

— Тот кирпич не вашего разума.

— Какой кирпич?

— Не твоего ума дело, говорю. Чего тебе не спится? Спи!

— Дед, а Улусову это даром не пройдет, а?

— Не пройдет.

— Ну, спи, дед.

— И то сплю.

Иван Павлович обнаружил пропажу двухсот рублей. Каждый вечер, уходя домой, он захватывал дневную выручку и клал в известное место: он не верил банкам и деньги держал дома.

В горнице на буфете стояла деревянная модель церкви, купленная по случаю в Тамбове. Она и служила лавочнику хранилищем красненьких, синеньких и других бумажек.

Иван Павлович имел с чаевного заведения, с лавки и мельницы не такие уж большие доходы, как представлялось многим.

Он сам ездил за товаром в Тамбов, вынюхивал, где можно купить подешевле, не торговал плохим товаром, не доливал керосин водой, не держал гнилых сапог, жидкого дегтя, плохо сделанных хомутов, сырого сахарного песка. Накидывая две копейки на осьмушку чая, он одной копейкой оправдывал свои расходы, а другую клал в карман, что составляло в год тридцать два целковых только на одном чае. Но в селе употребляли не только чай, но и сахар, соль, керосин и табак. Маловато двориковцы покупали, с горечью отмечал Иван Павлович, но все же гроши и копейки оседали в кармане ежедневно много лет подряд, и толстенькая пачка сотенных бумажек давно была переложена из модели в железный ящичек, а он спрятан в печке: поставлен на выступ дымохода — никому не догадаться.

Да что там ящичек! Из модели ничего еще не пропадало, а тут две сотни разом. Иван Павлович дрожащими пальцами перебирал бумажки. Позавчера тут было восемь сотен, да пятьдесят два рубля, да сорок четыре копейки. Осталось шестьсот пятьдесят два рубля сорок четыре копейки.

«Кто взял две сотни?»

— Миколай, а Миколай!

Николай сидел с книжкой в кухне.

— Поди сюда.

Николай, укравший две сотенные и отдавший их на «общее дело» Волосову перед его бегством из села, отложил книгу и вихляющей походкой направился в зал.