– Погодите, погодите, Геральд Эдуардович. – Носов недовольно поморщился. – Девушка чистосердечно кается, давайте не будем ей мешать.

– Что? – Верочка дернулась всем телом, обняла себя за плечи и вдруг принялась трястись, слова еле срывались с ее судорожно вибрирующих посиневших губ. – Чистосердечно? Но я не виновата! Это он! Сто процентов он! Ботинки! Я помню его ботинки! Господи, я ни в чем не виновата!

Носов аккуратно записал ее показания, заставил расписаться и не без удовольствия оповестил Верочку, что он вынужден ее задержать.

– Как задержать? Как? Я же не убивала! Я никого не убивала!

Не убивала, так убила бы, не без тайного злорадства смотрел ей в спину Зотов, когда Верочку уводил конвойный. Не просто так ты отправилась туда глубокой ночью. И пряталась от кого-то, возможно и от соседа.

– Олю освободи, – потребовал Зотов, рассматривая лысеющую макушку Носова с высоты своего роста.

– Да пишу уже, пишу! Надо заверить еще, не все так просто! Процедура, знаешь…

На процессуальные вопросы ушло почти полтора часа. Потом он ехал через весь город к тюрьме. Там ждал еще час, пока свершится процедура освобождения. Когда Олю вывели, было почти девять вечера.

– Гера? – удивленно вскинула она на него потухшие глазки. – Ты?

– А кого ты еще желала видеть? – проворчал он, отбирая у нее какую-то странную шуршащую котомку. – Что тут?

– Личные вещи. Ты на машине? – спросила она, осматривая себя с брезгливостью. – В автобусе я не поеду!

– На машине, – он открыл дверь, пропуская ее на улицу. И предупредил: – Закутайся, там холодно.

На улице было морозно, пар изо рта вырывался рваными клубами и растворялся в темноте переулка. Ветра не было, но у Геры тут же окоченели коленки и пальцы рук.

– Застегнись, Оль, – попросил Гера, заметив, что она расстегивает молнию на куртке. – Простынешь.

– Нет, – резко мотнула она головой, и капюшон соскочил. – Тут так хорошо! Дышится легко. Такой воздух…

– Ледяной воздух! – возмутился Гера и натянул капюшон на место.

И тут неожиданно Оля оступилась, он подхватил ее, но как-то неловко, неумело, и получилось, что он уже прижимает ее к себе. Крепко прижимает, гладит по плечам, спине и шепчет всякие несуразности:

– Оль, прости меня, Оль… Я идиот! Давно надо было… Оль, как ты, Оль…

Это умно? Это нормально, если учесть, что он почти три недели ее не видел, сходил с ума от беспокойства и скучал так, что дышать было невозможно? Что лопочет?

– Гера-а-а… – Оля плакала, комкая его куртку на груди, и горячо дышала ему в подбородок. – Почему мы такие дураки-и-и? Что мы наделали?

Гера задрал голову, ужасаясь тому, как расплывчаты и неясны в такую морозную ночь звезды. И так больно и сладко в груди, что хочется…

– Оль, поехали домой, – он опустил голову, касаясь губами ее щеки. – Ты знаешь, Оль… Я так люблю тебя…

– Тс-с, – она приложила пальчик к его губам. – Не надо, Гера. Пока не надо.

– Почему?! – Он отстранился, снова поправил на ней капюшон, взял под руку и повел к машине.

Оля промолчала, медленно перебирая ногами по утрамбованному снегу. Голова была низко опущена, щеки блестели от слез. О чем она думала? Что готовилась ему сказать?

Гера почувствовал легкое раздражение.

– Оля… – сказал он, усаживая ее в машину и чуть придерживая дверь. – Я хочу отвезти тебя к себе.

– Нет! – испуганно дернулась Оля и потянула на себя дверь. – Домой, Гера, только домой. Я… Я не могу к тебе… пока.

Хоть одно обнадеживало: пока!

Гера перегнулся через Олины коленки, схватил ремень безопасности, пристегнул ее. Она не шелохнулась.

Они молча ехали через город. Молча поднимались в лифте. Молча кивнули соседям, как по команде вынырнувшим из двери. Вошли. Оля включила свет, захлопнула дверь.

У соседей теперь должно было задребезжать зеркало, машинально подумал Гера. Отобрал у нее шуршащую котомку, помог снять куртку, разделся и пошел за ней в кухню.

– Есть будешь? – он открыл холодильник и поморщился от кислого запаха пропавших продуктов. – Хотя тут у тебя…

– Ничего не хочу, Гера. Сядь, – попросила она, села на краешек стула у стола, глянула на него больными глазами.

Он послушно уселся напротив, но чайник успел все же налить и поставить на огонь. Хоть чаем ее напоит в стенах родного дома. Какое-то печенье и пачка сухарей завалялись, не пропали в ее отсутствие. И сахар есть, и лимон под стеклом в холодильнике как новенький.