— Попробую, — всхлипнула я, смахивая бежавшие по лицу слезы и с трудом трогаясь с места, чтобы направиться следом за Лизяевым.

Все обитатели дома собрались в гостиной, включая домработницу, которая и обнаружила тело мамы. На разных концах дивана сидели бледный отчим и заплаканная Вероника. Ольга Владимировна пристроилась на стуле, всячески демонстрируя свою непричастность к случившемуся. У нее в ногах крутилась Бося, выказывая особое расположение дом работнице. Василия среди собравшихся не оказалось, да, честно говоря, после ночного инцидента я и не ожидала его здесь увидеть. Заметив меня, отчим сдержанно кивнул и отвернулся, а Вероника закусила губу и затряслась в беззвучных рыданиях, прикрыв глаза рукой. Лишь домработница встрепенулась и оживленно заговорила:

— Женечка, такое несчастье! Кто бы мог подумать! Я пришла, как обычно, к девяти, открыла дверь своим ключом — ничего не взломано, двери заперты, в общем, все как всегда. Слышу — тихо как то очень. Обычно Юрик в это время кашу ест, а сегодня на кухне никого. И сверху, из детской, его голосок не доносится. Я поднялась наверх, а там — ужас! Дверь в детскую распахнута, в центре комнаты лежит Марьяна Федоровна, уже холодная, весь пол в крови, и кроватка Юрика вся в дырках. Я туда сюда — Юрика нигде нет. Тогда я бегом в хозяйскую спальню, там пусто, я спустилась вниз, в кабинет, бужу, кричу: вставайте, Андрей Сергеевич, Юрик пропал! Слышу, Вероника Николаевна не своим голосом блажит, и понимаю, что это она поднялась в детскую и увидела Марьяну Федоровну. Оказывается, все в доме спали и никто ничего не слышал! Вот ведь кошмар то!

— Спасибо за рассказ, Ольга Владимировна, вы нам очень помогли, — оборвал разговорчивую женщину следователь. — Показания мы сняли, если понадобитесь — вызовем в управление.

— Так я пошла? — уточнила домработница, поднимаясь со стула.

— Идите, только поменьше болтайте.

— Андрей Сергеевич, — повернулась женщина к отчиму. — Может, прибраться надо? Пол замыть или еще что?

— Не надо, спасибо, как понадобитесь — Андрей Сергеевич вас пригласит, — по хозяйски распорядился Лизяев.

Мелкими шажками Ольга Владимировна пересекла гостиную и скрылась в прихожей. Выглянула оттуда, одеваясь и сокрушенно качая головой. Через пару минут за домработницей закрылась дверь, и следователь повернулся ко мне.

— Ну вот, Женя. В общем и целом картина происшедшего вам ясна. Вы лучше других знакомы с вещами мальчика. Поднимитесь наверх, посмотрите, все ли на месте.

Я двинулась к лестнице на второй этаж и, проходя мимо камина, замедлила шаг. Только вчера на каминной полке стояла резная шкатулка, я это видела своими собственными глазами. Теперь же на ее месте виднелся не тронутый пылью прямоугольник, в то время как на остальном мраморе полки лежал тонкий серый слой ее. Вчера Ольга Владимировна весь день занималась полом, и до протирки мебели, похоже, руки у нее так и не дошли.

— Шкатулка, — проговорила я, оборачиваясь к Андрею. — Где шкатулка?

И тут я заметила серебряный крест деда Федора размером с авторучку, хранившийся в шкатулке. Теперь он сиротливо валялся у стены недалеко от камина.

— И почему крест на полу? — обескураженно протянула я.

Подняв с пола крест, я провела рукой по холодной гладкой поверхности, будто просила у деда прощения, и положила семейную реликвию в карман. Отчим поднялся с дивана и подошел ко мне. Внимательно осмотрев пустое место, он тронул пальцем пыль, заглянул под мебель, подошел к Лизяеву и распорядился:

— Валера, запиши в протокол, что с места происшествия похищены старинные часы, брегет, находившиеся в шкатулке слоновой кости. Стоимость шкатулки двести долларов США, я сам ее покупал на Рождество. Брегет оценить не берусь, это вещь Марьяны, и моя жена считала его бесценным.

Охлаждение в отношениях с Софьей отрезвило Цветаеву. Случилось это в тот момент, когда, увлеченная Мандельштамом, Марина на два дня оставила возлюбленную одну. А вернувшись в уютную квартирку Сони, где частенько проводила время одна или с маленькой Алей, с удивлением увидела большую толстую женщину, с самым недвусмысленным видом восседавшую на кровати Парнок. Жалость к Сереженьке сжала горло и заставила Марину взглянуть на ситуацию другими глазами. Жив ли он, умер — она не знает. Приехал на некоторое время в Москву, кроткий и всепрощающий, его призвали в армию, он должен был пройти курс в школе прапорщиков. Сказал перед отъездом на фронт: «Ни в чем не вините себя, Мариночка, и верьте — все будет хорошо». Не обвинял, не укорял, не казнил презрением, а только любил и боготворил. После этого родилась Ирина. И вот Марина одна с двумя детьми в разоренной войною Москве сидит, ежась от холода, в пустой темной комнате, где мебель пошла на растопку камина, и думает, что бы еще продать или выменять на хлеб. Дети — старшая Аля и младшая Ирина — худы и слабы. Добрые люди советуют отдать их в приют в Кунцево, но Марина не решается расстаться с малышками. С Алей — потому, что она не по годам умненькая, а с Ириной — потому, что слишком слабенькая. Вот если бы продать брегет и купить детям еды…

Приехавшая через месяц Анастасия с трудом узнала старшую сестру в раздавленной жизнью женщине, сидящей за столом перед раскрытой тетрадью, исписанной стихами. В комнате было нетоплено, грязно, пахло сиротством и смертью.

— Ася, все плохо, — сообщила Марина, как только сестра вошла к ней в дом. — Вот, продала брегет — и все пошло прахом. Не слышала? Ирина умерла.

— Как так? Когда? — всплеснула руками Анастасия.

— Да, умерла, — эхом откликнулась Марина. — В детдоме. От голода. На похороны я не поехала.

— Отчего же?

— У Али была температура, — с трудом выдавила из себя Марина. И, дерзко мотнув головой, глянула сестре прямо в глаза: — А если честно — то не смогла. Если к живой не приехала… Ах, Ирина, Ирина! Зачем ты пришла в этот мир? Получать шлепки? Слушать окрики? Петь, раскачиваясь, «Маина, Маина, Маина моя!»? Ей было уже три года, а она ведь и не говорила толком! Непослушная была, и я привязывала ее к креслу и запирала в темную комнату, чтобы не мешала писать. А Аля меня всегда слушала, разговаривала со мной, как взрослая. Получается, я выбрала из двух дочерей одну, забрала Алю из детдома, а Ирину оставила. Аля болела, ей было плохо, а Ирина ничего, пока держалась. И я забрала домой Алю. Выхаживала, как могла, сидела над ней ночами. А через месяц ко мне на улице подошла женщина и говорит: «Вы мать Ириночки? Умерла она, хоронить будем завтра. Приезжайте». Я пообещала, но не поехала. Не смогла. Все плохо, Ася. Все плохо. Нет вестей от Сережи, я с ума схожу! Душой я с Сереженькой, там, на Дону, пишу сейчас цикл стихотворений «Лебединый стан». Про мальчиков военных, молодых генералов белогвардейского движения.