И вот ещё что было довольно странно и неожиданно: все пьяницы, и которые «в дрова», и те, что видели три солнца накануне, – они все были в добром здравии!

Те, что «в дрова», так и продолжали спать, а трёхсолнцевые свидетели что-то воодушевлённо орали про Второе Пришествие и Эдемские Кущи.

– Аллилуйяя-ааа! Все сдохли, а мы спаслись! Мы в Эдеме!!!

Как они умудрились рассмотреть проявления этих самых кущей в кишевшей вокруг страховидной живности – вопрос-загадка, наверное, даже для того, кто эту живность создал. Скорее всего, это такое оригинальное художественное видение, усугублённое крепкими напитками.

Виолетта, слава Разуму, пережила Эксперимент без потерь и даже была относительно адекватна, если сравнивать с прочими уцелевшими.

Она так и сидела на самом краю первого ряда, втянув голову в плечи и разинув рот, таращилась на тусовку, сгруппировавшуюся вокруг бывшего «толстого с ожерельем» (судя по обрывкам полосатого халата, это был он), и бережно прижимала к груди свой артефактный веник, словно это в самом деле была какая-то священная реликвия.

Пребывая в полной прострации, Лиза обвела округу затуманенным взором и вернула фокус внимания Вольдемару – самой ближней к ней и потому самой реальной опасности в данный момент.

И вовремя.

Встряхнувшись всем телом, тварь одним движением когтистой лапы сорвала обрывки мантии…

И вдруг гигантским прыжком сиганула к Лизе, широко разинув пасть с ужасным клыками, почему-то не белыми, а той же фактуры, что и чешуя, словно бы изъязвлённое чернью серебро…

Лиза застыла как вкопанная.

Её буквально парализовало – даже не от ужаса, а скорее, от нереальной, неестественной кошмарности происходящего.

Когда смотрела на аудиторию, всё выглядело как в фантастическом фильме на большом экране кинотеатра. А тут вот оно: прямо перед тобой, реальное, огромное, клыкастое…

Лиза не то что двинуться, крикнуть, прошептать «Спаси нас Разум» – даже вздохнуть толком не могла!

Подумалось вдруг, мимолетно и неуместно: наверное, те, кто имел несчастье ощутить на себе силу её ментальных атак, чувствовали примерно то же самое…

Тварь, однако, обедать не собиралась. По-быстрому обнюхала Лизу, лизнула её щёку шершавым языком, обдав горячим дыханием с невнятным амбре сырой рыбы, и, сердито рыкнув на Дарью, с грациозной тяжеловесностью убежала к палатке.

Лиза могла поклясться, что рык содержал привычные интонации Вольдемара, в стиле «Ну, Дашка, опять ты накосячила!».

Подбежав к сиру Леонарду, тварь приветливо помахала чешуйчатым хвостом, села на задние лапы и, трижды рыкнув на разные лады ворчливым тоном, тоскливо завыла, словно жалуясь Хозяину Дома на козни Судьбы-злодейки.

Это было такое душераздирающее зрелище, что Лизе сразу захотелось плакать. Вместе с тем к ней вернулась способность дышать, двигаться и выражать эмоции.

– Забери меня Забвение… Девочки, что ЭТО такое?! Что, вообще, происходит?!

Возле груды тряпья, оставшегося от Вольдемара, лежал Альфред.

Целый и невредимый, но без сознания.

По опыту ощущений, которые Лиза испытала во время трансформации Вольдемара, можно было предположить, что Альфред отдал всю энергию старику и упал в обморок.

– Жив, – констатировала Дарья, быстро проверив пульс у Альфреда. – Надо его в клетку оттащить.

– Не надо, – возразила Лиза, глядя в сторону клетки. – Смотри, что там у них…

– Ладно, тогда в палатку.

За клеткой резвился второй лев.

На вид такой же, как и Вольдемар, с гривой, хвостом и чешуёй, только заметно крупнее и подвижнее.

В сравнении с «тощим и вальяжным Вольдемаром», который сначала показался Лизе квинтэссенцией мощи и ужаса, этот второй экземпляр был настоящим бойцовским львом.

На его передних лапах виднелись обрывки кольчужного полотна. Прочнейшая сталь, по-видимому, была разорвана в процессе трансформации с такой же лёгкостью, что и тряпки Вольдемара.

Этот бойцовский лев ни на что не жаловался, не выл тоскливо и был бодрый и энергичный. Подобно ласковому щенку, он бегал среди солдат, обнюхивал их, облизывал, фыркал и даже пытался играть с ними.

– Не лезь ко мне, проклятый мутант!

– Отстань… А-а-а! Отстань от меня!

Да, не всё там было гладко, в этих новых дружественных отношениях. Бойцы пребывали в шоке, шарахались от «льва», тревожно кричали, а несколько человек обнажили мечи.

Один воин, потрясённый всем увиденным до помрачения рассудка, сидел на коленях и истошно вопил, простирая руки ко «льву»: