С той минуты он как бы канул в небытие.

Что же происходило с Гессом в действительности? С какой миссией направился он к Черчиллю? Какими полномочиями располагал? И в самом ли деле он был арестован, как объявило об этом английское правительство?

Все это оставалось непроницаемой тайной. Скупой немецкий комментарий, объясняющий поступок Гесса тем, что «он „жил в мире галлюцинаций“ и полагал, что „сможет содействовать установлению понимания между Германией и Англией“, лишь усилил подозрения советских руководителей.

Сталин имел основания опасаться, что могут возникнуть обстоятельства, при которых Гитлер, убедившись, что продолжительная война на два фронта ему не под силу, и понимая, что жребий на Востоке уже брошен и битва с Советским Союзом может закончиться лишь разгромом одной из сторон, попытается заключить сепаратный мир с Англией.

Как же следовало в таких условиях отнестись к нынешнему предложению Англии?

При решении этого вопроса Сталин проявил присущие ему смелость и последовательность в достижении поставленных целей.

Если в определении возможного срока начала войны Сталин допустил несомненный просчет, который дорого обошелся стране, то в международных делах он показал себя проницательным политиком. Он был убежден в необходимости создания антигитлеровской коалиции и решительно использовал для этого все имеющиеся возможности.

Получив послание Черчилля от 8 июля, в котором тот, выражая восхищение храбростью и упорством советских солдат, заверял Сталина, что Англия окажет Советскому Союзу серьезную помощь, он пригласил к себе английского посла Стаффорда Криппса и сообщил ему о готовности Советского Союза подписать декларацию о совместных действиях в войне против Германии.

12 июля декларация была подписана.

В ней говорилось, что «оба правительства взаимно обязуются оказывать друг другу помощь и поддержку всякого рода в настоящей войне против гитлеровской Германии». Договаривающиеся стороны заявляли, что «в продолжение этой войны они не будут ни вести переговоров, ни заключать перемирия или мирного договора, кроме как с обоюдного согласия».

…11 июля, за день до того, как англо-советская декларация была подписана, Гопкинс по поручению президента Соединенных Штатов вылетел в Лондон, чтобы составить объективное представление о боеспособности Англии и необходимой ей военной помощи.

Неизвестно, информировал ли Черчилль Гопкинса во время пребывания американца в Лондоне о своей переписке со Сталиным, скорее всего — лишь в общих чертах. При всей любви к красноречивым заверениям английский премьер-министр был склонен к двойной игре и никогда полностью не отождествлял британские интересы с американскими. Если бы Гопкинс имел возможность прочесть подлинный текст ответа Сталина от 18 июля на второе послание Черчилля, он понял бы, что отношения между новыми союзниками начинают развиваться далеко не гладко.

…Письмо Сталина было коротким, но определенным. В нескольких вступительных строках Председатель Совета Народных Комиссаров благодарил Черчилля за личные послания. Он писал, что разделяет его удовлетворение по поводу того, что Англия и СССР стали теперь боевыми союзниками. Сообщал, что положение советских войск на фронте продолжает оставаться напряженным. И далее Сталин со всей определенностью высказывал свое мнение о том, что открытие второго фронта против Гитлера могло бы значительно улучшить положение как Советского Союза, так и Великобритании. Он называл районы, в которых этот второй фронт мог бы быть создан: на Западе — в Северной Франции и на Севере — в Арктике.

…Пройдут годы, и вопрос о втором фронте станет предметом спекулятивных, противоречивых суждений буржуазных историков.

Те из них, кто стремится во всех случаях доказать правоту мира старого, капиталистического, станут писать, что практической возможности открыть второй фронт не было не только в сорок первом и в сорок втором, но и в сорок третьем году и что, следовательно. Советское правительство требовало невозможного.

Однако это будет неправдой.

В своем послании Черчиллю Сталин писал, что представляет себе трудности, связанные с открытием фронта против Гитлера на Западе, однако считает, что легче всего создать такой фронт именно теперь, когда основные силы Гитлера отвлечены на Восток и немецкие войска еще не успели закрепиться на занятых ими позициях.

Это было сугубо деловое письмо: Сталин не терпел многословия ни в речах, ни в письмах, ни в разговорах.

Пожалуй, только один абзац не имел непосредственного отношения к вопросу, составляющему суть этого письма.

Но он, этот абзац, имел прямое касательство к другому весьма острому вопросу и выражал явное стремление Сталина поставить все точки над «i». Речь шла о недавнем договоре Советского Союза с Германией, вероломно нарушенном Гитлером.

Сталин хорошо знал, что договор этот был широко использован буржуазной пропагандой для обвинения Советского Союза в измене интересам демократии и цивилизации.