Сталин слушал, не спуская с Гопкинса внимательного, пристального взгляда, стараясь не только не пропустить ни слова из того, что тот говорил, но и проникнуть в его невысказанные мысли.

А Гопкинс, делая паузы между четкими, короткими фразами, говорил сейчас о том, что не является дипломатом, что миссия его неофициальная и что он не имеет полномочий для заключения каких-либо формальных договоров…

Эта фраза насторожила Сталина, хотя он не выдал своих чувств ни одним движением, по-прежнему спокойно и уважительно слушая Гопкинса. Просто его последние слова напомнили Сталину, как два года тому назад в Москву приезжали английская и французская делегации якобы для заключения оборонительного союза против Гитлера. В ходе переговоров выяснилось, что полномочий у них нет никаких, да и стремились они к одному — чтобы переговоры закончились безрезультатно.

Что же означают слова Гопкинса? Хочет ли он сказать, что его миссия является лишь предварительной или, наоборот, что он готов решать вопросы по-деловому, отбросив дипломатические условности?

Гопкинс умолк. Переводчик поспешно перевел его последние слова:

— …президент желает не только оказать Советскому Союзу всю возможную помощь, но и сделать это в максимально короткий срок.

Сталин наклонил голову в знак того, что понимает и одобряет намерения президента, но продолжал хранить молчание.

Гопкинс обменялся взглядом с сидящим несколько поодаль Штейнгардтом, потом снова внимательно посмотрел на человека в серой, наглухо застегнутой куртке.

Он попытался прочесть тайные мысли Сталина на его лице. Однако это лицо со следами оспы на щеках было непроницаемо.

Сталин медленно опустил руку в карман и вынул небольшую изогнутую трубку.

«Интересно, какую он курит трубку?» — подумал Гопкинс. Он скользнул по ней взглядом и убедился, что это, во всяком случае, не «Донхилл» и не «Чарритон». В Штатах или в Англии любой человек, занимающий высокое положение, если бы и курил трубку, то, конечно, одной из этих прославленных фирм.

Сталин не закурил трубку, а просто зажал ее в кулаке и снова молча, хотя и доброжелательно посмотрел на американца.

«Видимо, он не доверяет мне, — подумал Гопкинс, именно так истолковав молчание Сталина. — Что ж, по-своему он прав. Я для него представитель чуждого мира. Я приехал из страны, политические деятели которой, не говоря уже о газетах, из года в год поносили его самого и его страну. Сегодня они хором пророчат им гибель…»

«Но, может быть, — неожиданно пришла в голову Гопкинса мысль, — он думает сейчас о том, что если бы намерения президента были серьезными, то он прислал бы в Москву не меня, а кого-либо из официальных высокопоставленных лиц? Скажем, государственного секретаря или министра обороны?..»

— Я хочу сказать еще несколько слов, — решительно произнес Гопкинс, — на этот раз о себе. Мне трудно объяснить свое место в нашей стране. Однако президент оказывает мне доверие. И если бы я сомневался, что он внимательно прислушается к тому, что я доложу ему по возвращении, то не сидел бы сейчас здесь. И последнее: намерения президента вполне определенны. Его отношение к агрессии Гитлера вообще и к его нападению на Советский Союз в частности он выразил на одной из пресс-конференций, сказав: «Если в доме соседа пожар…»

Неожиданно Сталин сделал движение рукой с зажатой в кулаке трубкой, как бы прерывая Гопкинса, и повторил:

— «Если в доме соседа пожар, а у тебя есть садовый шланг…» Верно?

— Вы совершенно правы, — поспешно сказал Гопкинс и добавил: — У вас отличная память, господин Сталин.

— Да, у меня хорошая память, — ответил спокойно Сталин.

«Что он имеет в виду, на что намекает? — подумал Гопкинс. — Может быть, на речь президента, ту самую, о которой мне напомнил Дэвис?»

Но Сталин не имел в виду именно ту речь. Он просто хотел сказать, что внимательно следит за высказываниями президента Соединенных Штатов, особенно за теми, которые относятся к войне.

Сталин был убежден, что отнюдь не просто гуманные побуждения руководили Рузвельтом, когда он посылал Гопкинса в Москву. Президент, несомненно, понимал, что если кто-либо в мире и в состоянии сегодня поставить заслон на пути Гитлера к мировому господству, то только Советский Союз.

Готов ли Рузвельт вступить в антигитлеровскую коалицию? Понял ли он, что именно в этом его исторический долг? Только на этот вопрос хотел получить сейчас ответ Сталин.

Гопкинс сказал с неуверенной улыбкой на лице:

— Сегодня вы должны доверять президенту.

— Сегодня я доверяю президенту, — ответил Сталин без улыбки на лице, и слова его прозвучали серьезно и весомо. — И именно потому, что я верю президенту, — продолжал Сталин, — и верю в возможность создания мощной антигитлеровской коалиции, хочу сказать вам следующее…

В нескольких резких, убийственно разящих словах Сталин охарактеризовал руководителей современной Германии. Подчеркнул, что для них любые договоры не более чем бумажки, хотя долг каждой нации — свято выполнять свои международные обязательства…