До шести часов вечера мы оставались на месте, а с наступлением темноты перешли через полотно железной дороги и к 10 вечера без боя заняли Невинномысские хутора. В хуторах был ночлег, а с восходом солнца я с двумя сотнями без боя занял станицу Беломечетскую, выставив сторожевое охранение с восточной и южной сторон, и занял мосты через Кубань и Малый Зеленчук. У станичного телефона находился урядник, который мне подробно доложил: Баталпашинская занята полком кавалерии и двумя батальонами пехоты и вечером 4 сентября там был съезд представителей от станиц и военных организаций. Сегодня в 8 часов утра все эти представители должны возвратиться по своим местам. Урядника я оставил у телефона, чтобы он продолжал выполнять советские распоряжения, дал ему двух человек для связи со мной, но предупредил: о том, что мы заняли станицу, никому ни слова.

В 8 часов утра я получил известие, что все делегаты разъехались по местам. В 9 с половиной большая группа (18 человек) была задержана на мосту Малого Зеленчука. В 9 часов утра из Невинномысской прибыл с двумя сотнями Шкуро. Задержание делегатов было произведено так, что в Баталпашинске об этом никто не узнал, но все же предположили — в Беломечетской что-то происходит.

Весь день 5 сентября мы простояли в станице, а с наступлением темноты оставили в ней одну вновь сформированную сотню и двинулись на Баталпашинск. Около 10 часов вечера подошли к аулу на левом берегу Кубани в трех верстах северо-западнее станицы. Нас встретили черкесы и подробно сообщили, какие силы красных находятся в Баталпашинске.

У Шкуро состоялось совещание, на котором я не присутствовал. Когда был решен вопрос атаковать противника, Шкуро спросил: «Кто же пойдет первым в бой?» Командир полка (есаул Бреус) сказал: «Только Маслов!» — и тогда Шкуро выразил недовольство, что вопрос решается без меня. Я явился на совет, где собралось семь человек, трое из них были черкесы. Шкуро сообщил мне подробно обстановку и сказал, что можно вести наступление через мост, а можно переправиться через Кубань, на это имеется единственный брод. И говорит мне: «Вот как ты решишь, так и будет».

Я доложил: «Думаю, что мост будет занят и, кроме того, большевики займут пехотой всю западную сторону станицы и нанесут нам большой урон. Потому перейду вброд на правую сторону Кубани и с северной стороны станицы атакую противника». Шкуро предложил мне взять два пулемета. Я вернулся к полку, приказал двум сотням: «По коням!» — и сообщил казакам решение. Шкуро пожелал нам всех благ в выполнении этой задачи.

Кубань была очень полноводной, впереди шли два черкеса, показывая нам путь. Реку перешли благополучно, но те же черкесы нам сообщили, что в двухстах шагах от переправы имеется кожевенный завод и на нем всегда находятся семь человек красных, вооруженных винтовками. Я послал семь казаков с урядником, которые без выстрелов обезоружили их.

Дивизион занял ярмарочную площадь, мы обратились к местным казакам и получили от них две линейки. Поставили на них пулеметы и с благословением Божьим повели наступление. Красные открыли убийственный огонь. Спешенная цепь без выстрелов, с криком «ура!», заняла их окопы, но почти в это самое время с тыла появились около 200 кавалеристов и решительно нас атаковали. Я приказал пулеметчикам открыть огонь по красным, конная полусотня пошла на них в атаку и преследовала шесть верст по дороге, соединяющей Баталпашинск с Воровсколесской.

С лошадьми для их охраны я оставил один взвод, а остальных казаков в пешем строю повел к центру станицы. Противник кое-где пытался нас остановить, но пулеметного огня он не выдерживал. В темноте было очень плохо видно, но мы шли смело, зная, что нас ожидают свои же казаки, и, когда начало рассветать, мы были на соборной площади.

(На этом записки полковника Маслова заканчиваются. — П. С.)

4 января 1970 года.

Генерал В. Г. Науменко (США) — А. П. Маслову (Югославия).

<…> после получения Вашего первого письма написал в Бельгию представителю нашего Атамана Дроботу Ивану Ефимовичу письмо, просил навестить Павла Максимовича и если что ему надо, то по возможности помочь. От него получил ответ. В своем письме от 26 декабря 1969 года он пишет:

«Я Вам сообщаю, в каком состоянии находится в настоящее время Павел Максимович. Вы пишете, что он плохо видит. Он не только что не видит, но и не слышит, а в особенности несчастье, что он лишился рассудка. Он нас никого не узнает. Придешь к нему, поздороваешься, а он предлагает начать формировать отряд или предлагает идти в наступление…

А посещать, мы его всегда посещаем, также посещает и союз инвалидов.

Главное то, что он находится в приюте. Уход за стариками и больными очень хороший. Имеются сестры, которые по ночам ходят и смотрят за больными, всегда купают и переодевают в чистое белье. Я получил из Кральева от моего знакомого письмо, в котором сын Маслова просит сообщить ему о своем отце. Я ему написал, чтобы он не беспокоился. За ним уход хороший, а если скончается, то похороним с казачьей почестью. О его выздоровлении и думать не приходится, только молим Бога, чтобы принял его душу».