Однако главное наше возражение состоит в том, что А. Вежбицкая прямолинейно «привязывает» ряд фактов русского языка к выделенным ею особенностям русского менталитета, даже если считать их таковыми. На наш взгляд, менталитет народа прежде всего выражается в речевых произведениях – в текстах, насыщенных мировоззренческими смыслами, интенциями и принадлежащих определенному времени, человеку и обществу. Например, как показано в работе [Ровнова 1998], представители старшего поколения современной русской деревни часто употребляют инклюзивные формы 1-го и 2-го лица глаголов и местоимений (мы, вы) вместо я/ты (вы), что свидетельствует о сохранении ими общинного сознания – тесной связи я отдельной личности с коллективным мы деревенской общины, или «мира».

Семантическая же система языка отражает и обозначает прежде всего те реалии объективной и субъективной действительности, которые замечают носители языка и которые важны для их коммуникативных процессов. Но это не значит, что носители языка замкнуты семантическими рамками своих языков и воспринимают мир только через их призму. Так, наличие в русском языке конструкций с дат пад. субъекта можно истолковать как отражение соответствующих ситуаций, которые не предполагают активной роли субъекта, и вряд ли можно предположить, что они неведомы носителям английского языка, поскольку у них, по словам А. Вежбицкой, «нет универсального механизма, который бы преобразовал дескриптивные единицы в экспериенциальные. Например, Ему было трудно означает, что лицо... испытывало определенные трудности и что переживаемое чувство им при этом не контролировалось. Между тем буквальный перевод этого предложения на английский язык практически невозможен» [Там же: 46]. Но ведь это проблемы английского языка, а не проблемы английского менталитета. Подобным же образом можно истолковать разницу между Я не сплю уже много дней (= много работаю) и Мне не спится уже много дней (= независимо от моей воли), Здесь не пройти (= таковы внешние условия) и Здесь я не пройду (= таковы мои возможности). Это касается и интерпретации так называемых безличных предложений с твор. пад. субъекта типа Его убило молнией, в которых выражен не «инструмент» какой-то неизвестной силы, а производитель действия, представленный как стихийный и нефокусный, в отличие от метафорической конструкции Его убила молния. В безличных предложениях выражаются как раз «познаваемые и истинные причины» событий, никаких указаний на мистическую силу (даже предполагаемую), применившую свое «орудие», они не содержат, во всяком случае для современного русского сознания, и вряд ли содержали и для сознания первичных создателей таких предложений, поскольку происхождение безличных предложений русского языка остается еще не выясненным и их твор. пад. в функции субъекта необязательно должен восходить к орудийному значению, см. об этом [Шелякин 1987:112-113].

Можно привести и другие примеры, свидетельствующие о том, что русский язык при помощи косвенных падежей или глагольных форм обозначает не агентивные (не активные), а «пациентные» компоненты событий или недифференцированные, не конкретизированные стихийные силы событий: ср. Меня тошнит, лихорадит. Машину чуть не перевернуло. Теплоход слегка покачивало. Но какое отношение это имеет к антирационализму или фатализму русской культуры, если подобные предложения выражают такие субъективные и объективные реалии, которые, наверное, испытывают и наблюдают представители и других культур, не отразившие их в особых синтаксических конструкциях? Неужели они всегда знают, что, например, тошнит и лихорадит человека и что именно перевертывает машину в неконтролируемой ситуации?

Что касается отражения в семантической системе русского языка эмоциональности и любви к моральным суждениям русского человека, то и оно также свидетельствует о знаковом выделении русскими таких субъективных явлений, состояний и оценок, которые не выделяются в других языках, что еще не говорит об их отсутствии в субъективном мире носителей этих языков и о проявлении в русском языке культурно определяющих установок на их обозначение.

Думается, что проблемы «Язык и культура» в данной формулировке, если не вкладывать в нее смысла «Язык с точки зрения культуры», не существует, поскольку язык, будучи продуктом сознания его носителей, сам по себе представляет культурный феномен – своеобразный культурный артефакт. Он не пассивный регистратор культуры народа, а значительная часть самой его культуры. В нем проявляется избирательный способ отражения и духовного освоения объективного и субъективного мира, в том числе и культурологического характера, для его знакового представления в коммуникации. Язык есть форма социальной памяти этого отражения, освоения и представления, которая является одним из факторов, определяющих общность и историческую преемственность его носителей. Поэтому семантическая система языка, как и любое культурное явление, должна объясняться своими «нижестоящими» факторами, в том числе и внутрисистемными и коммуникативными, а не сводиться во всех случаях к другим культурным явлениям, что, конечно, не исключает и их отражения в языке (ср., например, отражение в лексике языков особенностей материальной культуры, религиозных воззрений и др. их носителей). В этом отношении еще не потеряли свою значимость мысли В. Гумбольдта о том, что «понимание самобытной жизни народа и внутреннего строя отдельного языка... целиком зависит от умения увидеть своеобразие национального духа в его полноте. Ведь лишь оно, каким его создала природа и сформировали обстоятельства, определяет собой нацирнальный характер» [Гумбольдт 1984: 47].

В полноту своеобразия национальной культуры, кроме других культурных явлений, входит и своеобразие языка, и все то, что относится к речевым произведениям (их содержанию, стилям, жанрам, прагматике и др.), т.е. в целом языковое существование людей во всех его проявлениях. Поэтому можно говорить о двух типах картины мира, представляемых каждым языком, – системно-семантическом и речевом. Несомненно, что между ними могут существовать определенные связи, но, видимо, не всегда такие прямолинейные и обязательные, как их хотят видеть. Для нахождения этих связей и их отношений с другими культурными явлениями важно учитывать специфику их содержания и способов его манифестации, а не рассматривать их в одном содержательном культурологическом плане и не уравнивать их по способам манифестации.

Таким образом, проблема «Язык и культура» должна рассматриваться, на наш взгляд, в уточняющих формулировках «Язык как феномен культуры», «Текст как феномен культуры», чтобы подчеркнуть культурологический характер самой языковой системы и созданных при ее помощи речевых произведений и избежать прямого и обязательного отождествления этих двух культурных феноменов.

В проблеме «Язык как феномен культуры» важно определить аспекты семантической системы данного языка, отражающие специфику усвоения его носителями окружающего и своего субъективного мира. Для русского языка к таким аспектам, например, можно отнести:

1) выражение многочисленных и разнообразных оценочно-эмоциональных отношений и состояний говорящего, о чем справедливо пишет А. Вежбицкая;

2) выражение многочисленных и разнообразных способов осуществления и особенностей проявления действия (ср. в этом отношении многочисленные приставочные, суффиксальные, приставочно-суффиксальные образования и лексические особенности русских глаголов, грамматическую категорию вида);

3) развитость и детализированную дифференциацию неопределенных местоимений, отражающих позицию говорящего относительно его знания или выбора компонентов события (в русском языке имеется более 60 неопределенных местоимений);

4) преимущественное представление человека и его личной сферы как места бытийности, наличия, проявления реляционных отношений субъекта события (предложения), с чем связана информативная актуализация этого компонента события: ср. У меня озноб. У него большая радость. Во мне жила надежда. У меня есть дача. У моего сына много друзей. У нее красивые глаза. У меня сегодня собрание. У него болит голова. У них вчера была стирка, У меня свело ноги и под. Но ср. в других языках конструкции с глаголом have (иметь): англ. I have friends (Я имею друзей) и др.