Феофано была так же неподвижна, как тогда в колоннаде, когда она увидела и поняла, что видит. Укоряла ли она себя за слепоту?

— Иди, — сказала она. Голос ее был совершенно спокоен. — Я позову тебя, когда буду готова судить.

Судить. Да, она это сделает. Она делает это сейчас, брошенное дитя и христианская королева: один суд для обоих и один приговор.

Аспасия медлила. Феофано закрыла глаза, отпуская ее.

— Пусть так и будет, — сказала Аспасия. Может быть, не так холодно, как ей хотелось бы, но достаточно непреклонно.

— Не знаю, чему я удивляюсь, — говорила Аспасия. — Она так же безжалостна, как я, и так же ни с чем не считается. И она лучшая христианка, чем я когда-либо могла мечтать быть.

— Неужели ты думаешь, что она простит тебя?

Аспасия резко обернулась к Исмаилу.

— Только Бог может прощать такие грехи, как мои.

Он приподнялся, опершись на локоть. Он был в постели, потому что она заставила его лечь; но сама она не могла сидеть спокойно. Она мерила шагами тесную комнатку, поворачивалась, шла обратно. Он смотрел на нее снизу — холодно, как могло бы показаться.

— Вот, значит, до чего дошло.

— Нет, — сказала Аспасия. — Я куплю себе епископа. Или папу, как знать? И получу отпущение грехов.

Исмаила этим было не удивить. Он знал нравы папской курии. Но брови его сошлись.

— Я не должен был позволить тебе отстранить меня от этого дела.

— Это было лучшее, что я могла сделать. Она злится на меня. Ты здесь ни при чем.

— Разве? — Он покачал головой. — Она права. Это невозможно. Это заставило нас лгать и изворачиваться. Теперь это поссорило тебя с твоей императрицей.

— Самое худшее, что она может сделать, это отослать меня с глаз долой.

— Изгнание, — сказал Исмаил. — Ты не можешь хотеть этого.

— Это не изгнание, пока я с тобой.

Он снова покачал головой.

— Я не то, что тебе нужно. Ты увидишь это, когда придешь в себя. — Он сел. — Я уеду. Так будет лучше всего. Ты достаточно изучила мое искусство, чтобы позаботиться о ее величестве. Может быть, она не сразу простит тебя, но ты будешь ей нужна. Нужда заставит ее полюбить тебя снова. Ты будешь жить хорошо и без меня.

— Нет, — сказала Аспасия яростно. — Нет! Я выбрала тебя перед лицом моей императрицы. И я не изменю своего выбора.

— Изменишь. — Он был так же упрям, как она. — Пока я здесь, она будет помнить, кто я и что я сделал, и она не смирится с этим.

— Она научится, — сказала Аспасия.

— Только не она, — возразил Исмаил. — Некоторые вещи, да, она принимает с истинно христианским милосердием. Но не это. Не меня. Когда я прикасаюсь к ней, лечу ее — это она еще выдержит, поскольку никто другой не может помочь ей. Но то, что я прикасаюсь к тебе… Она никогда не простит и не забудет.

— Я научу ее, — сказала Аспасия.

Его губы сжались в тонкую линию. Ему было неважно, что Аспасия вырастила Феофано с детских лет, что она знала свою императрицу как никто другой. Он знал то, что знал, и этого было довольно.

Ей хотелось ударить его. Его глаза вызывали ее на это. Она стиснула кулачки за спиной и заставила себя успокоиться, чтобы сказать без всякого выражения:

— Может быть, я слишком оттолкнула ее. Возможно. Не стану отрицать. Тем более я не приползу к ней, потому что мой невыносимый любовник покинул меня. Как я смогу после этого уважать себя? Как я смогу держать голову высоко?

— Ты всегда сможешь держать голову высоко. — Под ее свирепым взглядом он плотнее завернулся в одеяла. — Мне лучше уехать. Ты поймешь это, когда твой гнев перестанет слепить тебя. Твое место здесь, возле твоей госпожи, которая нуждается в тебе. Мое — в любом другом месте, где есть больные, которых нужно лечить.

— Я не дам тебе уехать, — сказала Аспасия. — Не дам.

— Так значит, это называется любовь? Ошейник и на цепь?

— Разве я не это для тебя?

Ее боль задела его, она видела. Но он давно научился терпеть боль.

— Ты знаешь, что ты для меня, — отвечал он. — Если бы я мог открыто жениться на тебе, дать тебе богатство и честь, взять тебя домой в Кордову — тогда бы я с радостью согласился с тобой. Но я не могу сделать ничего этого. Я могу беречь твою честь, и это все, и защитить твое доброе имя. И я могу сделать это, только оставив тебя.

— Я запру тебя, — отвечала Аспасия, — и буду держать под замком, пока ты не образумишься.