Впечатления от поездки оказались столь обильными, что сразу же по приезде поэта на место его ссылки в Кишинёв обернулись рядом прекрасных поэм: «Кавказский пленник», «Бахчисарайский фонтан», «Братья-разбойники». При всём роскошестве формы и самоценности оригинальных, ещё не встречавшихся в поэзии красок, которыми оживил свои произведения Пушкин, было тут и много подражательного, идущего от Байрона, от его поэм. Впрочем тем легче оказалось заслужить восхищение публики, её аплодисменты.

Известно, что в творчестве, как и в жизни, революционные преобразования могут лишь напугать толпу. Она к ним не готова. Вот почему своих гениев публика способна только встретить и проводить. Гении понятны ей только при самых первых, ещё зависимых шагах и при последних, уже не столь решительных и быстрых. Основной путь эти гиганты обречены проходить в одиночестве. Ни толпа, ни эксперты за ними не поспевают.

Пока ещё слава Пушкина росла от публикации к публикации. А преследования со стороны властей только подогревали её. Впрочем, глумливая цензура с особенным сладострастьем издевалась над произведениями опального поэта. Но Александр Сергеевич, щадя своих столичных издателей, делал вид, что мирится с увечьями, наносимыми его созданиям.

Два кишиневских года поэт прожил в доме генерал-губернатора Инзова. Этот удивительно добрый и порядочный человек полюбил Пушкина как сына. Да и поэт привязался к «Инзушке», так он любовно именовал своего начальника. Порою генерал не знал, как поступить в ответ на многочисленные жалобы, ибо молодой Пушкин вёл жизнь самую ветреную: кутил, влюблялся, острословил и даже бретёрствовал.

Как-то в бильярдной поэт повздорил со своими новыми приятелями из военных – Алексеевым и Орловым и обоих вызвал на дуэль. Впрочем, ни с одним ни с другим до поединка не дошло. А вот с офицером генерального штаба Зубовым пришлось-таки драться. Обошлось без крови. Под выстрелом Александр Сергеевич вёл себя мужественно, хотя и несколько театрально – ел черешни. В другом случае, с полковником Старовым, пришлось стреляться в метель: сначала на 16, потом на 12 шагах. Но, похоже, неизменно за пределами видимости – оба промахнулись.

Там же в Кишиневе 22-летний Пушкин вступил в масонскую ложу «Овидий», которая вскоре была закрыта. Большие переплетённые книги, ей принадлежавшие, поэт не преминул использовать под стихи. А вот будущие декабристы принимать его в своё тайное общество не спешили. Очевидно, им не внушали доверия пылкий нрав Пушкина и его неразборчивость в друзьях. К тому же, предчувствуя свою жертвенную участь, они не хотели рисковать его талантом, обещавшим стать светочем и гордостью России. Даже лицейский друг поэта Пущин, входивший в организацию, её существование держал от него в секрете, хотя Александр Сергеевич и догадывался о чём-то.

Случилось так, что Пушкину даже довелось побывать на съезде членов южной управы «Союза благоденствия», проходившем в Каменке под прикрытием праздника – дня святой Екатерины. Пушкин, подозревавший об истинном смысле этого собрания, был весьма ловко обманут конспираторами. Несколько слов, сказанных в порядке розыгрыша, что, мол, сегодня учреждается тайное общество, были сейчас же обращены в шутку, и это подействовало на Александра Сергеевича самым ужасающим образом: «Я никогда не был так несчастлив, как теперь; я уже видел жизнь мою облагороженною и высокую цель перед собой, и всё это была только злая шутка».

Было отчего расстроиться молодому поэту, за свои вольнолюбивые стихи заброшенного в далёкую ссылку, а между тем Россия, как ему казалось, продолжала покорно влачить ярмо крепостного рабства. Именно этим горестным сознанием своей напрасной жертвы проникнуто стихотворение, написанное Пушкиным сразу после посещения Каменки:

ИЗЫДЕ СЕЯТЕЛЬ СЕЯТИ СЕМЕНА СВОЯ

В 1823 году Инзова (слишком мягок!) по высочайшему государеву указу сменил граф Воронцов, и Пушкина перевели в Одессу, где размещалась резиденция генерал-губернатора Новороссийска и нового наместника Бессарабии. О душевных качествах этого человека, под началом которого Александру Сергеевичу предстояло находиться около года, можно судить по пушкинской эпиграмме, разумеется, с оглядкой на шаржирующий характер жанра.

А между тем поэту было грустно. В Кишиневе осталось немало друзей и сердечных привязанностей, но не по этой ли причине Александр Сергеевич приобрёл больше свободного времени для творческого досуга? Именно в Одессе Пушкин приступает к осуществлению своего самого грандиозного замысла – стихотворного романа «Евгений Онегин», три первые главы которого здесь и были вскоре написаны. Однако молодой поэт, не вполне осознавший неповторимость своего дара, ещё находился под обаянием прославленных имён. А в таких случаях особой магией воздействия обладает всякое даже незначительное сродство судеб.