Когда-то путешествия в разные страны чрезвычайно привлекали Мэри. Но теперь, проведя в подобных поездках долгие годы и преодолев многие мили, мысль о том, что придется возить за собой и имущество, и все семейство, откровенно пугала ее.

— Как славно было б нам вернуться в Брумхолл, — вслух заметила она. — Я так давно об этом мечтаю.

— Посмотрим, что покажет нынешний вечер. Мы ведь молоды, Мэри. Я мог бы посвятить еще несколько лет службе в Министерстве иностранных дат, прежде чем уйти на покой и поселиться у себя.

Вечер в гостях у премьер-министра начался хорошо. Кроме Элджинов был приглашен Ричард Пэйн Найт, имевший репутацию коллекционера произведений античного искусства.

— Не сомневаюсь, что лорд Гренвилл провел консультации с Найтом по поводу мраморов, — улучив минуту, шепнул Элджин жене. — Готов поспорить, что после обеда, когда мужчины перейдут в гостиную пить бренди, завяжется серьезный разговор.

Но разговор завязался гораздо раньше. Как только речь зашла о мраморах, приобретенных Элджином, Найт тут же высказал свое негативное, не подкрепленное доводами мнение:

— Напрасно так старались, лорд Элджин. Ваши мраморы — грубая подделка. Они изваяны не греками, а римлянами и принадлежат периоду императора Адриана.

«Этот человек говорит с шокирующей безапелляционностью, — подумала Мэри, — хоть, возможно, и сам не уверен в том, о чем ведет речь».

Ни одной статуи из прибывших в Лондон еще не было распаковано, все они продолжали храниться на складах в доках.

— Но вы, мистер Найт, даже не видели их. Как и никто другой у нас в стране. — Элджин старался говорить спокойно. — Позвольте возразить вам, указав, что Антонио Канова, возможно величайший скульптор в мире, увидев их [64] , назвал шедеврами, принадлежащими резцу Фидия.

— Мне и не нужно смотреть на них, лорд Элджин, — заявил антиквар. — Многих коллекционеров ввели в заблуждение прекрасные римские копии.

— Сэр, попрошу вас прекратить этот спор, — сказал Элджин. — Я сам присутствовал при вывозе этих мраморов с Акрополя. Они простояли на одном месте две тысячи лет!

С этими словами он обернулся к лорду Гренвиллу.

— Уверяю вас, лорд Гренвилл, что все украшавшие Акрополь скульптуры созданы Фидием!

— Думаю, это решать экспертам, лорд Элджин, — спокойно отвечал Гренвилл. — Конечно, если ваши приобретения окажутся неподлинными, цена на них сильно упадет.

— Но они подлинные! — воскликнул Элджин.

Лорд Гренвилл вежливо улыбнулся и, давая понять, что разговор окончен, обернулся к своему соседу по столу и принялся обсуждать погоду. В течение остального вечера он холодно отклонял все попытки завести разговор о мраморах, дав понять, что в настоящее время у правительства есть более серьезные заботы, например, касающиеся Наполеона. Лорд Гренвилл также ни одним словом не намекнул на то, что правительство намерено компенсировать затраты, понесенные Элджинами.

— Когда меня держали в заключении, я мог в любой момент продать свою коллекцию, — сдержанно сказал Элджин. — Каких только предложений мне не делали, и, должен заметить, некоторые из них были весьма своеобразными. Думаю, именно потому, что я на них не согласился, Наполеон и продержал меня в плену так долго. Ни для кого не тайна, что он мечтает завладеть сокровищами Парфенона.

И Элджин бросил ненавидящий взгляд на Найта.

— Не думаю, что Бонапарт приложил бы столько усилий, чтоб заполучить копии! И команда из ста шестидесяти девяти ученых, наверное, разобралась в ценности мраморов лучше, чем один-единственный человек, который их к тому же никогда не видел.

Он отвернулся от Найта и, привлекши внимание лорда Гренвилла, продолжал говорить, обращаясь к нему:

— Бонапарт надеялся, что, удерживая в темнице, он заставит меня предать родину и капитулировать. Но он ничего не добился, сэр! Ничего! Мое единственное желание — быть полезным своей стране и способствовать развитию искусств в Англии — никогда не оставляло меня.

Лорд Гренвилл поспешил успокоить Элджина, коротко, по мнению Мэри, слишком коротко, одобрив его службу английской короне. Затем перевел разговор на другое.

Позже, когда мужчины перешли в гостиную, а дамы поднялись наверх, Мэри надеялась, что Элджин добьется успеха в вопросе о деньгах, которые ему задолжало правительство, по крайней мере, о компенсации оплаты съестных припасов и амуниции для армии его величества в Египте. Мэри слышала и прежде, что дипломатическая служба — это занятие для богатых и что ей предстоит оказывать Элджину посильную помощь в расходах на представительство. Но ожидать, что патриотизм также может стать статьей расходов, она не могла.