Перикл обернулся ко мне:

— Почему ты не рассказала мне?

— Мы не думали, что кто-нибудь заметит сходство, — прозаикалась я. — Я позировала тайком ото всех. И мы хотели защитить тебя от дурных слухов. И так обо мне ходит много разговоров.

— Да, разговоры о тебе действительно идут. — По его тону я поняла, что он рассматривает мое поведение как предательство. — Ни одному из вас не следует больше говорить об этом. Ни с кем. Если спросят, продолжайте утверждать, что вымысел ложный. Длинный язык Эльпиники, конечно, разнесет этот слух на все четыре стороны, но вам следует молчать. Ни слова не должно исходить из ваших уст. А теперь, извини, Аспасия, я оставлю тебя, чтоб пойти попрощаться с нашими гостями. Мне пора отдохнуть.

Он отвернулся, оставив Фидия и меня. Молча мы смотрели ему вслед, когда он проходил через двор, ни на кого не взглянув и ни с кем не обменявшись ни словом.

Вечеринка приобретала все более веселый характер. Двое дискоболов, оказавшихся победителями во время дневных состязаний, перебрасывали друг другу одну из «килек». Взлетая в воздух, девушка хохотала как сумасшедшая. Перикл поднялся по ступеням, не обратив ни малейшего внимания ни на это, ни на акробатов с их трюками, ни на кого из гостей, пытавшихся привлечь его внимание.

Я терялась в размышлениях о том, не решилась ли только что моя судьба и судьба моего будущего ребенка. Не помню, сколько прошло времени до того, как я увидела входящего в наш двор Алкивиада, но когда я заметила его, было уже слишком поздно. Прежде чем я успела укрыться от него — в том состоянии, в котором я находилась, у меня не было сил общаться с такой неприятной личностью, — я увидела выражение неподдельного испуга на его лице, которое тут же сменилось негодованием. Я проследила за его взглядом. Дискоболы прекратили игру в «мяч», которой забавлялись с одной из «килек», и теперь обе девушки скачут, усевшись на них верхом, лицом к лицу партнера, а те придерживают их за ягодицы. Через мгновение я разглядела, что каждый атлет подбрасывал свою партнершу, совершая движения пенисом, к вящему восторгу остальных гостей. Некоторые из женщин следили за сценой с явным удовольствием, и я подумала, не ожидают ли они своей очереди позабавиться.

Алкивиад не вымолвил ни слова. Я даже не была уверена, что кто-либо вообще заметил его приход, а тем более его молчаливый гнев. Все гости были так поглощены разыгравшейся сценой, что не думали ни о чем постороннем. Плотно сжав губы, он отвернулся и пошел прочь с той же стремительностью, с какой и появился. В следующее мгновение он исчез с моих глаз, и я поняла, что буря, царящая в его мыслях, может привести к несчастью.

Мэри наклонилась, чтобы, как посоветовал Элджин, видеть фриз во всю длину. Она была на третьем — едва ли не самом тяжелом — месяце третьей беременности, но все-таки взобралась по ступенькам на шаткий подиум посмотреть скульптуры в их первоначальном виде. Собираясь в Афины, они по просьбе синьора Лусиери привезли с собой огромные пилы, поскольку Элджин собирался удалить гигантские плиты мрамора, поднятые и уложенные еще Фидиевыми подручными. Греческий скульптор посадил каждый фрагмент фриза на толстую основу, которая страшно увеличивала вес плит, делая их совершенно неподъемными. Поэтому рабочие, нанятые Элджином, сбивали эти дополнительные слои перед погрузкой мраморов на корабли для отправки в Англию.

— Ну разве это не самые поразительные скульптуры, которые ты когда-либо видела? — спросил Элджин у жены. — Эта великолепная процессия, словно живая, проходит перед глазами.

— О да, очень жизненно изображено! Будто наблюдаешь за торжественным маршем.

Или смотришь балет, решила она, поразмыслив, глядя на волнообразное движение скачущих коней и их всадников. Тут же ей пришлось отвести взгляд от фриза, ибо доски под ногами внезапно заплясали. Рабочие на другой стороне здания сражались с метопой, которая явно не собиралась сдаваться. Раскачивание помоста тут же отозвалось в животе, Мэри затошнило, и она смутилась. Ей вовсе не хотелось позориться в Парфеноне, на котором сосредоточивались грандиозные устремления ее мужа.

— Давай обойдем фриз по кругу, — предложил Элджин. — Понаблюдаем, как идет дело.

Число нанятых рабочих исчислялось дюжинами, имелось и несколько каменотесов. Суетясь среди протянутых канатов и подъемников, они трудились над каменной кладкой, стараясь высвободить мраморную метопу, расположенную между двумя триглифами, ряд которых украшал весь периметр наружной стены храма. Пока каменотесы отбивали плиту, остальные, по мере высвобождения ее из орнамента скульптуры, обвязывали метопу веревками.

«Этот рельеф особенно великолепен», — решила про себя Мэри.

Он изображал кентавра, похищающего женщину, которая, по мнению Мэри, отнюдь не выглядела недовольной.

— Ты видел когда-либо столь совершенные линии тела? — спросила она мужа.

— Ты имеешь в виду женщину?

— Нет, я о кентавре. Уверена, что Фидий специально создал его таким неотразимым. На некоторых из этих метоп кентавры, как мне кажется, скорее соблазняют дев, чем похищают их.

— Соблазняя, облегчаешь похищение, — усмехнулся Элджин.