От дверей мягко и четко шел невысокий военный с полковничьими погонами на ладных плечах офицера-строевика. Лицо такое милое и такое близкое сердцу. Не один раз видел его генерал, и всегда поражало его это сходство императора с его изображениями — с теми, что на газетных фотографиях, на серебряных рублях, на десятикопеечных разменных марках… Только там, на рублях и на марках, не разглядеть было морщинок у глаз и не видна была ясная, какая-то не мужская, голубизна этих царевых глаз.

Генерал шагнул вперед, приветствуя императора.

— Здравствуйте, Сергей Семенович, — сказал тот, улыбаясь и протягивая рук?. — Рад видеть вас.

Он слегка обнял генерала за плечи и повернулся к жене.

— Простите, я хочу похитить вашего гостя. У нас разговор.

— Ну, что ж, — сказала она кротко и со вздохом. — Разумеется. Я понимаю. Там, где серьезный мужской разговор, нам, женщинам, делать нечего.

— Видели, ваше превосходительство?

— Да, да, Яков. Видел. Имел счастье.

Старый лакей осторожно принял мышиного цвета генеральскую шинель, гладкую мерлушковую папаху.

— Устали, Сергей Семенович. Притомились. Тяжело дышите.

— Да. Ты прав. Немножко устал. Вера Павловна дома?

— Ее превосходительство у себя.

— Попроси ее зайти ко мне в кабинет.

— Слушаю-с, ваше превосходительство. Завтракать подождать?

— Да. Я немножко… этого… отдохну. Растрясло в моторе.

В кабинете кавказского стиля, с коврами, кинжалами, кривыми шашками и старинными пистолетами на стенах, генерал скинул мундир, бросил его на круглую турецкую тумбочку и, закинув за голову руки, с негромким стоном повалился спиной на тахту. Почти тотчас послышались легкие женские шаги. Генерал крякнул, сделал движение сесть, но только приподнял голову.

— Прости меня, Верунчик.

Она быстро подошла, села рядом.

— Лежи, лежи, Сергуня.

И прежде чем он взял ее руку и прижал к губам, она поцеловала его в лоб и в серебрящийся ежик.

— Устал… Бедненький. Ну, что, как? Рассказывай.

— Был… разговор.

— С государем?

— С государем и государыней.

— Что-нибудь серьезное?

— Боюсь, что твоего Сергуню посадили на бочку с порохом.

— Что это значит? — встревожилась она. — Новое назначение?

— Нет. Я остаюсь командующим округом, но Петроградский округ выделяется из Северного фронта в особую единицу, а мне при этом даются очень широкие полномочия… Пожалуй, даже слишком широкие.

— Что ты хочешь сказать?

— А то, что я отвечаю теперь за все. За продовольствие. За работу заводов и фабрик. За спокойствие в городе и окрестностях…

Вера Павловна вздохнула — скорее с облегчением.

— А я боялась…

— Чего ты боялась, мышка?

— Твое недвусмысленное отношение к покойному «старцу»… Ведь об этом не могли не знать.

— Разумеется. Ты права. Не могли. Даже, вероятнее всего, знали. Но, представь, у меня оказалась «рука» — и, пожалуй, не менее могущественная, чем рука Распутина.

— Кто это? О ком ты говоришь?

— Александр Дмитриевич Протопопов.

— Вот уж не ожидала!

— Чего ты не ожидала? Такой подлости?

Он лежал, полузакрыв глаза, поглаживая ее руку.

— А ты что делала, губернаторша?

— Ничего. Ждала тебя. Говорила по телефону с портнихой.

— Тата не звонила?

— Нет, — коротко ответила Вера Павловна. И, проведя еще раз рукой по колючим волосам мужа, сказала:

— Все-таки, и думаю, тебя можно поздравить.

— Ох, милая, сказал он, — давай подождем. Честно говоря, лучше бы мне дали командование фронтом.

— Ты думаешь, лучше? Легче?

— В тысячу раз. Там враг — впереди. За спиной — тыл. А тут опасность — и спереди, и сзади, и под тобой, и над тобой…

Она молчала, думала.

Он еще раз приложился губами к ее руке и с подчеркнутой легкостью стареющего военного вскочил, сделал два выброса рук в стороны и потянулся к мундиру.

— Ну, что ж, ваше превосходительство, — сказал он, застегивая на животе пуговицу, — взялся за гуж — надо работать.