— Кстати, Соболев, кроме Конкере тебя всегда находил, когда это было нужно, Тарас Горшин.

И все стихло. Не шевельнулась ни одна ветка, не чавкнула под ногами сырая дернина, не треснул сучок. Директор Международного исследовательского центра боевых искусств умел ходить не хуже охотника-ганфайтера. Оставшиеся двое молча смотрели друг на друга, прислушиваясь к тишине и не доверяя ей.

— Кто это был? — с расстановкой спросил Балуев.

— Монарх. — Матвей немного подумал. — Авеша Монарха. Или Горшина. Потом вычислим. Пошли доделывать дело.

— Я что-то расслабился.

— Три минуты на дхарану [116] — и вперед!

Через десять минут они перелезли через проволочную ограду, разошлись в разные стороны и перебежками достигли группы строений на территории дачи. Василий вышел к хоздвору, а Матвей к туалету, где и обнаружил первого охранника, вооруженного автоматом, спокойно покуривавшего в кустах. Соболева он не услышал и вряд ли понял, что свалилось ему на голову.

Второй охранник дежурил возле дровяного склада и тоже ничего не разобрал, так как слушал музыку через наушники плейера.

Зато третий у двери в гараж едва не поднял тревогу, успев вытащить из кармана уоки-токи. Матвею пришлось сначала бить по рации, а уж потом по широкой морде охранника, чтобы заглушить крик. Почему охранник не воспользовался автоматом, осталось неизвестным. Вероятно, он просто забыл о нем.

Василий возник слева через три минуты, шепнул:

— Порядок, у меня были двое.

— Похоже, на дворе их больше нет. Давай обезвредим сначала сменщиков, а потом поищем апартаменты, где прячут шефа.

Пост охраны, внутри которого отдыхали еще трое лбов во главе с командиром смены, оказался в сторожке, оборудованной лишь телевизором и видаком, никакого телемонитора Маракуц на даче не завел. Наверное, ему и в голову не приходило, что на его владения кто-то осмелится покуситься.

Дверь в сторожку была не заперта, и, когда в помещении, где двое смотрели фильм, а двое спали, возникли две черные тени, никто из охранников не оказал сопротивления: нападение было слишком быстрым и неожиданным.

Афонина «диверсанты» обнаружили в подвале дома, превращенного в камеру предварительного заключения и камеру пыток одновременно; еще одно помещение подвала занимал винно-продуктовый погреб. Здесь был один охранник и со скуки читал журнал «Деньги». Когда он увидел перед собой кошмарную черную фигуру с ледяными глазами, то успел сказать только одно слово:

— Ой!..

Директор фирмы «Рюрик» спал на двух чугунных батареях, свернувшись калачиком, прикованный за руку к трубе отопления. Его костюм от Валентино висел на нем лохмотьями, на лице не было живого места, и Матвей представил, что пережил во время допросов этот молодой парень, по сути его ровесник.

Лишь спустя какое-то время до Афонина дошло, кто пришел за ним, однако сил радоваться у него не оставалось, только в глазах, сухо блестевших, красных от недосыпания, загорелся огонек сумасшедшей радости, смешанной с недоверием.

— Кто пытал? — тихо спросил Василий, снимая с него наручники.

— Там… — Сергей Сергеевич поднял глаза к потолку. — Правая рука Маракуца, Чертков его фамилия, кличка Жеребец.

Ганфайтеры переглянулись.

— Я схожу, — предложил Балуев.

— Надо уходить… Ладно, сходим вместе.

Они вывели Афонина и пристроили в кустах возле дорожки, вручив ему на всякий случай отобранный у охранника автомат.

— Подышите пока свежим воздухом, Сергей Сергеевич, мы быстро.

Дом состоял из десяти комнат, шесть из которых были заперты, седьмая представляла собой кухню, восьмая — гостиную с бильярдным столом и видеосистемой, а в двух оставшихся спали временные обитатели дачи: трое в одной спальне и господин Чертков по кличке Жеребец, грузный толстяк с оплывшей фигурой, пухлой грудью и маленькой головкой — в другой. Матвей на ходу ломал голову, как наказать палача и садиста, спящего и безоружного, однако тот оказался гораздо проворнее и опаснее, чем можно было предположить, глядя на его комплекцию, потому что, едва в спальне вспыхнул свет, Жеребец сунул лапищу под подушку и выхватил пистолет, какого Матвей еще не видывал: калибра 11,43 миллиметра, с лазерным модулем для целеуказания и насадкой для бесшумной и беспламенной стрельбы. Это был новейший германский «Хеклер-кох OXBC—II», применяемый спецподразделениями многих иностранных армий. Но бесшумность оружия в данной ситуации как раз и сослужила хозяину плохую службу. Жеребец успел выстрелить несколько раз — выстрелы напоминали щелканье пальцами, — попал в зеркало, в окно и в шкаф, пока Василий наконец не достал его в прыжке.

Однако гром разбитого зеркала разбудил остальных охранников, и Матвею пришлось успокаивать всех троих, со сна не врубившихся и не понявших, в чем дело.

Когда он выскользнул в коридор, из спальни, где спал Чертков-Жеребец, вышел Василий. Поймал взгляд Соболева, покривил губы:

— Пришлось его слегка побить… не сдержался. Уходим?

— Давай записку оставим, раз уж мы с тобой «чистильщики».

— Это идея. Жаль, нет фирменных бланков с эмблемой «ККК».

Они вернулись в спальню, где поперек рухнувшей деревянной кровати лежала туша Жеребца, вырвали чистый лист бумаги из тетради в серванте, и Василий под диктовку написал красивым каллиграфическим почерком: «Маракуц, это предупреждение — последнее. Еще одного не будет. В плане ликвидации ты — в первых рядах. Готовься предстать перед судом Всевышнего». И значок «ККК». Потом Матвей вспомнил лаконичность текстов настоящего «Чистилища» и отредактировал послание. Окончательно оно звучало так: «Боксер, это твой приговор».