— Где вы его взяли?

— Он приехал к своему другу Викентию Садовскому.

Седая дама усмехнулась бледными губами; она обходилась без помады.

— К строителю или космонавту?

— К строителю. «Волки» успели вывернуть милиссу Садовского, но не успели точно рассчитать узел ее взаимодействия с линиями друзей и знакомых. Не хватило времени. Господин Борич помнит Кешу космонавтом.

— Что он успел вам рассказать? — глянула на Вадима дама в бежевом.

— Мне хотелось бы сначала услышать, где я нахожусь, — заявил он. — Что такое Равновесие, кто такие активники эвменарха, что такое милисса, а главное, что случилось с Кешей? Ведь он действительно был космонавтом и летал на Луну.

— Едва ли с вами согласятся действующие космонавты. Но это отдельный разговор. Мы тоже помним Садовского космонавтом. Отведите его к девочкам Князевой, пусть выяснят, что он знает. Активники моего дражайшего супруга не станут зря изменять милиссу человеку ни за что ни про что.

— А после?

— Потом подумаем, возможно, он будет нам полезен… какое-то время.

Вадим покачал головой, косясь на даму-следователя и прикидывая, не попытаться ли взять женщин в заложницы и вырваться отсюда, пока не поздно.

— Вы случайно не забыли, что я тоже имею право голоса? Или я в тюрьме?

— Не в тюрьме, но и не на свободе. Выбора у вас нет.

— А если я стану сопротивляться?

— Тогда вас просто ликвидируют. Мужчины в нашей организации не котируются. Ведите себя прилично, и у вас появится шанс выжить.

Вадим подумал.

— Могу я все-таки позвонить адвокату?

— Адвокат вам не понадобится. Вы не в тюрьме и не в застенках террористов. — Седая дама посмотрела на командира «волчиц». — Дайте ему общий интенсионал.

— Но мы не уверены в его… полезности…

— Попробуем поэкспериментировать, совсем без мужчин все же мы обойтись не можем. Идите.

Вадим несколько мгновений колебался, не начать ли «акцию протеста» в форме рукопашного боя, заметил демонстративный жест следователя — ее рука легла на оттопыривающийся лацкан костюма, под которым находился пистолет (она поняла его колебания), — и молча проследовал к двери кабинета. Он практически ничего не узнал, начинать операцию по освобождению было еще рано.

Снова коридор, ряд дверей, лестница вниз (сколько же этажей имеет этот подземный бункер?), коридор, двери, поручни вдоль стен (а они-то зачем? может быть, это уже не подземелье, а вагон вроде метро?), красная дверь под номером 53.

Его втолкнули в темное помещение, и тотчас же ему заломили руки за спину, на запястьях защелкнулись наручники, а ноги спеленала прочная клейкая лента. Он рванулся, ужом выскальзывая из держащих его рук, но было поздно. Сопротивляться в этом положении он не мог.

Вспыхнул свет.

Вадим стоял посреди небольшого тамбура с голыми белыми стенами и потолком. Его держали два мордоворота в белых халатах с расплывшимися жирными физиономиями и маленькими глазками, в которых тлело тупое равнодушие и покорность судьбе. Вадим оглянулся. Дама-следователь смотрела на него с безмятежным выражением лица и о чем-то размышляла. Очнулась под взглядом пленника.

— Будь моя воля, капитан, ты бы уже спал вечным сном, слишком уж ты самостоятелен и опасен, но если согласишься работать с нами, узнаешь много любопытного.

— Спасибо на добром слове, — кротко сказал Вадим. — Постараюсь быть вам полезным, если вы, в свою очередь, пообещаете мне хорошо платить. Я профессионал и стою дорого.

— Ведите, — кинула женщина с задумчивым видом. — Посмотрим, какой ты профессионал.

— Шагай, — фальцетом проговорил один из мордоворотов, дергая Вадима за локоть, и настроение у него упало. Он понял, что санитары в халатах давно не мужчины. Евнухи.

Открылась не заметная ранее дверь, Вадим шагнул за порог, поддерживаемый санитарами, и оказался в небольшом зале, заставленном разного рода устройствами и аппаратурой и весьма смахивающем на сверхсовременную хирургическую операционную. Эта ассоциация родилась у Вадима при виде двух столов с ложементами и специальными приспособлениями для крепления рук и ног, и она оказалась почти верной: в помещении располагалась аппаратура для медико-биологических экспериментов. В том числе — для развязывания языков, психического сканирования и нейролингвистического программирования. Об этом Вадиму «доверительно» шепнул один из санитаров, посоветовав «не злить» жриц медицины и чистосердечно признаться во всех грехах.

Вадим ни в чем виноватым себя не чувствовал, но и он почувствовал ледяной озноб, понимая, что спасти его может только чудо. Или «чистосердечное признание».

От обилия поступившей информации Стас плохо ел и плохо спал. Мир в его глазах изменился так кардинально, что не хотелось верить в реальность происходящего, однако сама эта реальность то и дело доставала его и заставляла вновь и вновь переживать потрясение открытий и откровений, от которых глаза лезли на лоб, воздух застревал в легких, а в душе от изумления и сомнений зрело подозрение в своей собственной психической неполноценности. Хотя, с другой стороны, Стас не ощущал себя больным и все изменения мира вокруг воспринимал не как иллюзии, а как материальное преобразование рельефа местности, пейзажей и — особенно ярко — предметов и форм, созданных руками человека. Свидетелем одной из таких трансформаций он стал не далее как нынешним утром, во время прогулки от РА-квистора, как называли свою организацию ее работники (РА — аббревиатура Равновесия-А, квистор — кустовой терминал), до кафе на Ходынке.