— Кого позвать? — переспросил мужской голос, когда Стас назвал имя Дарьи.

— Дашу Страшко, — пролепетал вспотевший Станислав.

В трубке установилась тишина. Потом тот же голос, слегка изменившийся, словно человек долго бежал, произнес:

— Кто говорит?

— Знакомый, — брякнул Панов. — Станислав Панов, она знает.

Снова молчание в трубке, и голос, ставший тусклым и надломленным, обронил:

— Вы издеваетесь, молодой человек? Наша дочь умерла, когда ей было шесть лет.

В трубке раздались гудки отбоя. Побелевший, задохнувшийся от боли в сердце, Стас долго держал ее возле уха, положил на рычаг, промахнулся, но не заметил этого. В голове тяжело ворочалась тоскливая мысль: «волчицы» изменили ее милиссу!.. «Волчицы» изменили ее милиссу!.. И вдруг сквозь мрак и безысходность прорвался лучик другой мысли: зачем?! Зачем «волчицам» понадобилось изменять линию жизни Дарьи, не имевшей понятия о существовании Равновесий? Каким образом она попала под корректирующий импульс, под тренд, выражаясь языком равновесников? Неужели случайно?..

Стас прошелся по комнате, слепо касаясь мебели рукой. В ушах все еще звучал голос отца девушки: «Наша дочь умерла, когда ей исполнилось шесть лет…»

Нет, таких случайностей быть не может. Дарья попала под тренд «рикошетом». Метили в него, Станислава Панова, превратившегося волей обстоятельств в абсолютника! А это означает, что он в ответе за то, что случилось, и должен сделать все, чтобы спасти любимую!

Что-то изменилось вокруг.

Свет лампочек из желтого стал на мгновение красным, повеяло холодным ветром, словно открылось окно в морозный зимний вечер, и тотчас же в затылке Станислава лопнула «косточка», отзываясь ветвистыми электроразрядами во всем объеме головы.

Гостиная стала корчиться, плыть, искривляться, таять, сквозь ее интерьер проступили смутные тени деревьев, фигуры людей, какая-то машина. Совершенно инстинктивно Стас отмахнулся от видений, будто движением руки собирался избавиться от наваждения, и обстановка комнаты восстановилась. Но фигуры не исчезли. Уплотняясь и приобретая объем и цвет, в гостиной проявились трое гостей, словно сошедших с обложек фантастических боевиков: струящиеся, играющие перламутровым серебром, как живая рыбья чешуя, комбинезоны со множеством карманов, застежек, «молний», сеточек и блях, сложные шлемы с зеркальными забралами, необычной формы пояса с батареями каких-то цилиндриков и штырей и устрашающего вида карабины в руках.

Один из «киборгов», двигаясь несколько неуверенно, навел на хозяина карабин, в затылке снова шевельнулась, прорастая, «сливовая косточка», и Стас внезапно обрел небывалую остроту зрения, реакцию и ясность мышления. Почти не осознавая, что делает, он метнулся вперед, под ствол карабина, одной рукой повернул ствол таким образом, что тот стал смотреть на второго «киборга», и одновременно с выстрелом нанес кулаком короткий, но мощный удар в промежность противника.

Заговорила рация в ухе:

— Панов, слышите меня?! Немедленно уходите!

Но отвечать Стасу было недосуг.

Из дула карабина вылетел змеящийся ручеек зеленого огня, вонзился в шлем второго чужака. Раздались два вскрика — женских! «Киборг», получивший разряд неизвестного излучения, упал навзничь, ломая телом журнальный столик. Его напарник, отлетевший от удара к телевизору, согнулся пополам, держась за низ живота, однако тут же бросился на Стаса одновременно с третьим гостем, поднимавшим ствол электрокарабина.

Если бы он был мужчиной — пришла холодная трезвая мысль, — вряд ли очнулся так быстро.

Стас понял, что дерется с женщинами, хотя его это не остановило. Им руководила чья-то жесткая воля, а тренированное тело послушно выполняло приказы, будто он всю жизнь только и делал, что занимался рукопашным боем.

Стас ушел от выстрела — заныли толчковые мышцы ног, все же к таким нагрузкам они были не готовы, — винтом вывернулся из захвата «киборга» без карабина и подставил его под очередной выстрел. Затем прыгнул через кресло, толкнул его в ноги оставшемуся противнику, выбил оружие и толчком-щелчком («поршень» — всплыло в памяти название приема) торца ладони в грудь отбросил «киборга» к стене. Ударившись затылком о кирпичный выступ, на котором стояла статуэтка Александра Сергеевича Пушкина, гость сполз на пол и остался недвижим. Рядом упала и разбилась статуэтка поэта.

«Прости, Александр Сергеевич!» — беззвучно прошептал Стас.

Руководствуясь все тем же темным знанием, он наклонился над телом, поискал пальцами затвор шлема (руки знали, что делать!), повернул кремальеру, откидывая забрало, и шепотом выругался. В отверстии шлема виднелось бледное женское лицо с закрытыми глазами.

— «Волчицы»! — глухо проговорил Станислав. Дернулся назад, услышав какой-то шорох, и встретил взгляд Димы, держащего в руке пистолет. Взгляд этот выражал изумление, недоверие и страх.